Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 17. Лурд

Но об этом нечего было и думать. Пьер заметил, что взобраться на гору с больной не так-то легко.

— Как вы подниметесь туда с тележкой? И ведь потом пришлось бы спускаться, а это очень опасно ночью, да еще в толкотне.

Мария предпочитала остаться в саду, под деревьями, где было так приятно. Они снова двинулись в путь и вышли на эспланаду, против огромной статуи увенчанной девы. Она была освещена цветными стеклянными фонариками, голубыми и желтыми, что создавало иллюзию деревенского праздника. Несмотря на все свое благочестие, г-н де Герсен нашел, что это верх безвкусицы.

— Вот, — сказала Мария, — нам будет очень хорошо возле этой рощицы.

Она показала на группу деревьев перед убежищем для паломников; действительно, место было превосходное, так как отсюда можно было увидеть, как шествие спустится по левой лестнице и проследует до Нового моста, вдоль газонов, и тем же путем возвратится обратно. От реки веяло восхитительной свежестью. Здесь не было ни души, в густой тени высоких платанов, окаймлявших аллею, господствовала глубокая тишина.

Господин де Герсен становился на цыпочки, ему не терпелось увидеть поскорее первые свечи, которые должны были появиться из-за собора.

— Ничего нет, — сказал он. — Тем лучше, посижу на траве. Я ног под собой не чую.

Он забеспокоился о дочери.

— Хочешь, я накрою тебя? Здесь очень прохладно.

— Нет, нет, отец, мне не холодно. Я так счастлива! Уже давно я не дышала таким свежим воздухом… Здесь, должно быть, растут розы, слышишь, как чудесно они пахнут? Друг мой, где же эти розы? — обратилась она к Пьеру. — Вы их не видите?

Когда г-н де Герсен уселся возле тележки, Пьер пошел посмотреть, нет ли поблизости розовых кустов. Но тщетно разглядывал он темные клумбы, там росли только густо посаженные зеленые кусты. На обратном пути, проходя мимо убежища для паломников, он из любопытства решил туда зайти.

Это был обширный зал с очень высоким потолком и каменным полом; свет проникал туда сквозь большие окна с обеих сторон. Стены были голые, всю обстановку составляли скамьи, расставленные в беспорядке. Ни стола, ни полок не было, так что паломники, которые не имели крова и вынуждены были останавливаться в этом помещении, загромоздили своими корзинами, узлами и чемоданами подоконники, превратившиеся в шкафы для хранения багажа. Впрочем, сейчас в зале было пусто — жившие здесь бедняки ушли с процессией. Хотя дверь была раскрыта настежь, в зале стояло невыносимое зловоние; здесь самые стены, казалось, носили отпечаток бедности, грязные плиты пола, сырые, несмотря на солнечный день, были заплеваны, залиты вином и салом. Здесь делали все — и ели и спали — на скамьях; грязные тела в отрепьях лежали вповалку.

Пьер подумал, что отсюда никак не может исходить чудесный запах роз. Все же он обошел зал, освещенный четырьмя коптящими фонарями, решив, что здесь никого нет, и вдруг с удивлением заметил у стены слева женщину в черном платье, державшую на коленях белый сверток. Она застыла на месте с широко раскрытыми глазами, совсем одна.

Пьер подошел; он узнал г-жу Венсен, которая сказала ему тихим, разбитым голосом:

— Роза так измучилась сегодня! С утра она только один раз застонала, и все… Два часа назад она заснула, и я боюсь двинуться, чтобы не разбудить ее, а то ей снова будет больно.

И она сидела неподвижно; месяцами эта мученица-мать держала на руках свою дочурку в упорной надежде вылечить ее. Она привезла девочку в Лурд, держа се на руках, на руках носила ее, на руках укачивала, не имея не только комнаты, но даже больничной койки.

— Значит, бедняжке не лучше? — спросил Пьер. Сердце его обливалось кровью, когда он глядел на несчастную женщину.

— Нет, господин аббат, нет, не думаю.

— Но вам ведь очень плохо на этой скамье. Надо было бы что-нибудь предпринять, а не оставаться так на улице. Вашу дочку наверняка приняли бы куда-нибудь.

— А зачем, господин аббат? Ей хорошо у меня на коленях. И потом, разве бы мне позволили быть с ней все время?.. Нет, нет, я предпочитаю держать ее на руках; мне кажется, так она в конце концов выздоровеет.

Две крупные слезы скатились по ее окаменевшему лицу. Она продолжала сдавленным голосом:

— У нас есть еще деньги. У меня было тридцать су, когда мы выехали из Парижа, теперь осталось десять… Мне достаточно и хлеба, а моя бедняжка не может пить даже молоко… До отъезда у меня денег хватит, а если она поправится, мы будем богаты, богаты, богаты!

Она нагнулась, всматриваясь при мигающем свете соседнего фонаря в бледное личико Розы, спавшей с полуоткрытым ртом, из которого вырывалось легкое дыхание.

— Посмотрите, как она спит!.. Не правда ли, господин аббат, святая дева сжалится и исцелит ее? Остался один день, но я не хочу отчаиваться, я буду молиться всю ночь, не двигаясь с места. Это случится завтра, надо дожить до завтра.

Беспредельная жалость овладела Пьером, он ушел, чтобы самому не расплакаться, сказав на прощание:

— Да, да, надейтесь, бедная женщина.

Он оставил ее в этом пустом смрадном зале, среди беспорядочно расставленных скамеек; исстрадавшаяся, любящая мать сидела неподвижно, стараясь не дышать из опасения, как бы не разбудить маленькую больную. В своей крестной муке она пламенно молилась, сомкнув уста.

Когда Пьер подошел к Марии, она оживленно спросила:

— Ну как? Есть здесь розы?

Опасаясь ее расстроить, он не стал рассказывать ей о том, что ему довелось увидеть.

— Нет, я обыскал все клумбы, роз нет.

— Странно, — задумчиво произнесла она. — Аромат такой нежный и в то же время резкий… Вы чувствуете его?.. Вот сейчас он необычайно сильный, как будто этой ночью вокруг нас расцвели все розы рая.

Ее прервал восклицанием отец. Г-н де Герсен встал, увидев наверху лестницы, палево от собора, светящиеся точки.

— Наконец-то, вот они!

В самом деле, показалась голова процессии. Тотчас же огоньки запрыгали и вытянулись в двойную мерцающую линию. Все вокруг было окутано мраком; казалось, огни появились откуда-то сверху, из темных глубин неведомого. В то же время снова послышалось пение, настойчивая жалоба Бернадетты; но оно было таким отдаленным, таким легким, словно шелест, который поднимается в лесу перед бурей.

— Я говорил, надо было взобраться на Крестовую гору, оттуда мы бы все увидели, — сказал г-н де Герсен.

Он возвращался к своему предложению упрямо, как ребенок, недовольный, что выбрали плохое место.

— А почему бы тебе не взобраться на Крестовую гору, папа? — начала Мария. — Ведь еще есть время… Пьер останется со мной. — И с грустным смехом добавила: — Иди, меня никто не украдет.

Сначала г-н де Герсен отказывался, потом согласился, не в силах противиться соблазну. Надо было спешить, и он быстро зашагал мимо газонов.