Чарльз Диккенс - Признание конторщика

Должность конторщика въ Обществѣ Рѣзчиковъ исполнялась членами моей фамиліи въ теченіе цѣлаго столѣтія. Прадѣдъ мой былъ избранъ въ эту должность въ 1749 году. Мѣсто его заступилъ младшій братъ, съ кончиною котораго былъ избранъ дѣдъ мой девятью голосами изъ двѣнадцати, такъ что при этомъ случаѣ всякая оппозиція исчезла. Нашъ родъ утвердился. Когда скончался мой дѣдъ, отецъ мой прошелъ чрезъ весь церемоніялъ созванія членовъ Совѣта и отобранія ихъ голосовъ. Съ окончаніемъ этого церемоніяла, члены Совѣта единодушно провозгласили отца моего наслѣдникомъ моего дѣда; впрочемъ, всякій, кто только зналъ о существованія Общества Рѣзчиковъ, заранѣе зналъ также и о томъ, что отецъ мой непремѣнно будетъ избранъ. Переходъ этой обязанности отъ отца ко мнѣ былъ чрезвычайно легокъ, даже, можно сказать, вовсе не чувствителенъ. Когда я сбросилъ съ себя желтые брюки и вышелъ изъ «школьной синей курточки», съ нѣкоторыми свѣдѣніями въ греческомъ языкѣ, но зато безъ всякихъ свѣдѣніи въ счетоводствѣ и дѣлопроизводствѣ, меня тотчасъ же пересадили изъ школы за конторку моего отца, которая обнесена была рѣшоткой и находилась въ углу огромной залы, подлѣ закрашеннаго бѣлой краской окна. Старшина и двѣнадцать членовъ, составлявшихъ Совѣтъ, увидѣли меня при первомъ собраніи. Одинъ погладилъ меня по головкѣ и предсказывалъ при этомъ случаѣ будущую мою значительность, а я между тѣмъ, раскраснѣвшись какъ ракъ, сидѣлъ и удивлялся тому, кто бы могъ сказать ему обо мнѣ. Другой, носившій кушакъ и синій кафтанъ почти полъ-столѣтія, сталъ экзаменовать меня въ классическихъ познаніяхъ, но самъ сдѣлалъ нѣсколько грубыхъ ошибокъ и оставилъ меня въ покоѣ, прибавивъ, что онъ уже давно вышелъ изъ школы и потому затрудняется состязаться со мной. Наконецъ отецъ мой и я поочередно присутствовали въ засѣданіяхъ, и когда старость и дряхлость овладѣли имъ, то всѣ обязанности по конторѣ вполнѣ возложены были на меня. Со смертію отца не произошло ни малѣйшей перемѣны. Двѣнадцать членовъ подняли двадцать-четыре руки свои, и избраніе мое занесено было въ протоколъ.

Присутственное мѣсто, или такъ называемая контора Рѣзчиковъ, есть такое мѣсто, которое но совсѣмъ-то легко отыскать; оно знакомо только было старшинѣ и двѣнадцати членамъ; конечно, случалось и другимъ отъискивать его, но до этого нѣтъ дѣла. Часть города, въ которой находилась эта контора, уцѣлѣла отъ великаго пожара; онъ повернулъ отъ нея въ сторону въ весьма недальнемъ разстояніи, вѣроятно, вслѣдствіе перемѣнившагося вѣтра, и оставилъ контору и еще нѣсколько сосѣднихъ домовъ неприкосновенными. Чтобы попасть въ нее, необходимо нужно было, во первыхъ, пройти чрезъ узкій переулокъ, выходившій съ улицы Темзы; потомъ черезъ вымощенный дворъ, подлѣ церковной ограды, и наконецъ по непроходимому двору, въ концѣ котораго стоялъ античный подъѣздъ къ Конторѣ Рѣзчиковъ. Надъ самымъ входомъ въ него находилось рѣзвое изъ дуба изображеніе Страшнаго Суда, которое, какъ надобно полагать, стоило стариннымъ членамъ почтенной гильдіи большихъ трудовъ и времени. Пройдя этотъ подъѣздъ, вы входите на маленькій квадратный дворъ, вымощенный чернымъ и бѣлымъ камнемъ, расположеннымъ въ видѣ алмазной грани, и видите передъ собой самую контору, съ тремя каменными ступеньками, ведущими въ нее, и съ деревяннымъ портикомъ.

Это уединенное зданіе, безмолвное и глухое, хотя и находившееся въ сердцѣ многолюднаго города, было мѣстомъ моего жительства въ теченіе почти шестидесяти лѣтъ. Чрезъ долгую мою привычку къ этому мѣсту, я, можно сказать, и самъ уподобился ему. Я точно также безмолвенъ, одинокъ и крѣпко держусь старинныхъ обычаевъ, хотя, мнѣ кажется, не имѣю этой стойкости въ природномъ характерѣ… Но къ чему мнѣ говорить о природномъ характерѣ? кого изъ васъ не мѣняетъ время и вліяніе внѣшнихъ причинъ? Какъ бы то ни было, находясь въ школѣ, я былъ веселый мальчикъ, хотя школа наша едва ли располагала кого нибудь къ веселости. Только съ принятіемъ отцовской должности я долженъ былъ покориться условному существованію, которое веду по настоящее время. По стѣнамъ конторы были развѣшены портреты моихъ предковъ: всѣ они имѣли удивительное сходство, не только въ чертахъ лица, но и въ самыхъ костюмахъ, исключая только первыхъ двухъ, которыя носили напудренныя парики. Отецъ мой съ особенною гордостію носилъ нарядъ, который въ молодости его почитался моднымъ, и которому онъ отдавалъ полное преимущество предъ всѣми новѣйшими улучшеніями. Я самъ для того только сбросилъ съ себя синюю курточку школьнаго мальчика, чтобъ надѣть новый костюмъ, который равномѣрно возбуждалъ насмѣшки дерзкихъ ребятишекъ. Фамильный костюмъ вашъ состоялъ, imprimis, въ короткихъ панталонахъ, оканчивающихся на колѣняхъ пряжками, потомъ — въ синемъ длиннополомъ сюртукѣ съ свѣтлыми пуговицами и наконецъ въ огромномъ бѣломъ галстухѣ, разстилавшемся во всей груди и украшенномъ по срединѣ сердоликовой булавкой. Эта же самая булавка усматривается на всѣхъ портретахъ. Я носилъ эту одежду въ теченіе всей моей жизни, за исключеніемъ непродолжительнаго промежутка, когда я измѣнилъ ее, для того, чтобы въ самомъ скоромъ времени снова возвратиться къ ней.

Если счастіе состоитъ въ томъ, чтобы имѣть множество друзей, то я долженъ быть счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ. Старыя рѣзчики, сосѣди, пансіонеры нашего Общества, рѣшительно всѣ до ключницы моей и до Тома Лотона, единственнаго моего писца, относились обо мнѣ весьма снисходительно, и я зналъ, что они говорили это любя меня отъ чистаго сердца. Житейскія дѣла мои шли какъ нельзя лучше. Я не зналъ борьбы со свѣтомъ для пріобрѣтенія пропитанія, не зналъ, что значатъ горести и неудачи, которымъ подвергались другіе люди. Читая подобныя вещи въ книгахъ, я считалъ ихъ баснословными. Средства къ моему существованію сами собой давались мнѣ въ руки. Годовой доходъ мои состоялъ изъ двухъ-сотъ фунтовъ, готовой квартиры, угля и свѣчей, которыхъ отпускалось даже болѣе чѣмъ требовалось; впрочемъ, я всегда находилъ средства подѣлиться моими избытками и никогда не дѣлалъ сбереженій. Но при всемъ томъ не могу сказать, чтобы я былъ счастливъ. Я всегда чувствовалъ въ душѣ своей, что былъ прикованъ къ образу жизни не по моимъ наклонностямъ. Я не говорю, что въ другой сферѣ повелъ бы, можетъ быть, самую бурную жизнь; нѣтъ, мнѣ кажется, что я болѣе былъ склоненъ къ мыслящей, нежели къ дѣятельной жизни, хотя чувствовалъ, что еслибъ находился въ другомъ кругу общества, еслибъ зналъ болѣе о жизни я испыталъ больше перемѣнъ, то былъ бы гораздо счастливѣе. Мысль о суетности жизни и похвальное стремленіе удаляться отъ всякихъ искушеній — были внушены мнѣ въ самой ранней моей юности.