Чарльз Диккенс - Призрак покойного мистера Джэмса Барбера

— Онъ до такой степени свыкся съ невоздержностью и до такой степени разстроилъ свое здоровье, что привычка обратилась для него въ другую натуру. Сильное ощущеніе служило для него главнымъ условіемъ жизни, такъ что отъ не смѣлъ быть совершенно трезвымъ, подъ опасеніемъ свалиться съ ногъ, какъ пушечное ядро въ воду.

Мичманъ держалъ въ рукѣ стаканъ, но не рѣшался пить его.

— Хорошо, сказалъ онъ; — что же дальше?

— Путешествія наши продолжались еще два вечера. Я не выдержалъ; да мнѣ кажется, что и самый чугунъ не выдержалъ бы этого. Я слегъ въ постель; горячка сильно развилась во мнѣ.

Фердинандъ былъ взволнованъ и выпилъ больной глотокъ лимонада

— Знаю, знаю: ни къ чему распространяться! отвѣчалъ старшій братъ, поднося къ губамъ стаканъ грогу. — Ты очень былъ нехорошъ; я слышалъ это отъ Сетона, который выбрилъ тебѣ голову.

— Едва только я поправился, какъ «Стрѣда» получила приказаніе отправиться назадъ, и я далъ клятву.

— И взялъ залогъ, можетъ быть! возразилъ мичманъ, слегка искрививъ свои губы.

— Нѣтъ! я рѣшился больше трудиться и меньше проводить время въ праздности. У насъ былъ славный морской наставникъ, и командиръ нашъ принадлежалъ къ числу рѣдкихъ морскихъ офицеровъ. Я предался наукамъ, и, какъ кажется, черезчуръ усердно, потому что снова слегъ въ постель. «Стрела», какъ тебѣ извѣстно, вполнѣ соотвѣтствовала своему названію, и мы черезъ пять недѣль были уже у береговъ Ямайки. Однажды вечеромъ, въ то время, какъ мы стояли на якорѣ въ Кингстонской бухтѣ, къ намъ явился Сетанъ, получившій степень доктора, и разсказалъ мнѣ то, чего долго не рѣшался открыть никому.

— Что же бы, напримѣръ?

— Что въ самый день моего отъѣзда изъ Лондона Джэмсъ Барберъ умеръ отъ ужаснаго припадка delirium tremens.

— Бѣдный Джэмми! печально сказалъ старшій Фидъ, прибѣгая для утѣшенія къ своему стакану. — Думалъ ли я, распѣвая твои веселыя пѣсни, что видѣлся съ тобой въ послѣдній разъ!

— Но я съ нимъ видѣлся не въ послѣдній разъ, возразилъ лейтенантъ съ трепетомъ.

Мичманъ принялъ безпокойный видъ:

— Продолжай, продолжай! сказалъ онъ.

— Спустя три года, намъ приказали воротиться домой, и въ январѣ мы уже были распущены. Я отправился въ Портсмутъ, выдержалъ экзаменъ и получилъ лейтенанта.

Послѣднія слова произвели на бѣднаго Филипа непріятное впечатлѣніе.

— Когда отданъ былъ приказъ по флоту, продолжалъ Фердинандъ: — мнѣ нужно было сдѣлать обѣдъ моимъ сослуживцамъ, и я сдѣлалъ его въ гостинницѣ «Салопіанъ» на Чарингъ-Кроссѣ. Въ безпредѣльной радости моей при производствѣ въ чинъ, я совершенно позабылъ о своей рѣшимости соблюдать трезвость и избѣгать что называется «общества». Я снова предался разгульной жизни, снова начались береговыя путешествія; я принималъ всѣ приглашенія на обѣды, ужины и балы — и каждое утро дорого платился за нихъ. Прежнія связи возобновились и стали производить прежнія слѣдствія. Однажды утромъ, возвращаясь домой, я чувствовалъ во всемъ составѣ своемъ тотъ самый хаосъ, которымъ начался мой страшный недугъ.

— Ага! тебѣ вѣрно славно попало въ макушку?

— Я помню, что начинало разсвѣтать. Желая освѣжиться, я вскочилъ въ шлюбку и отправился въ Гринвичъ.

— Видно, что ты порядочно нагрузился.

— Не спрашивай, пожалуста! мнѣ не нравится даже малѣйшій намекъ на тогдашнія мои ощущенія. Голова моя горѣла. Шлюпка, по видимому, летѣла по двадцати миль въ часъ. Несмотря на эту невѣроятную быстроту, я довольно ясно услышалъ, что меня кто-то кликалъ. Я оглянулся во всѣ стороны, но никого не видѣлъ. Я заглянулъ черенъ бортъ и въ ту минуту почувствовалъ, что кто-то дотронулся до моего плеча съ другой стороны: дрожь пробѣжала по тѣлу; я повернулся и увидѣлъ….

— Кого? спросилъ мичманъ, притаивъ дыханіе.

— Что-то похожее на Джэмса Барбера.

— Что же, онъ былъ мокрый?

— Также сухъ, какъ ты…. Я призвалъ на помощь всю свою твердость… Кто со мной? — вскричалъ я. — Тутъ вѣрно кроется недоразумѣніе!

«- Рѣшительно никакого, былъ отвѣтъ. — Я дѣйствительно Джэмсъ Барберъ. Пожалуста, не пугайся: я не сдѣлаю тебѣ ни малѣйшаго вреда.

— Но….

„- Я знаю, что ты хочешь сказать — прервалъ незваный гость. Сетонъ не обманулъ тебя…. я здѣсь временной гость.“

При этихъ словахъ разсудокъ возвратился ко мнѣ, и я отъ души пожелалъ, чтобы другъ мой опять исчезъ туда, откуда явился.

— Гдѣ прикажешь высадить тебя? спросилъ я.

„- Гдѣ нибудь: для меня все равно. Мнѣ дозволено отлучаться на цѣлую ночь, и даже съ тѣмъ, чтобы раньше утра я не возвращался; а ты знаешь, какія теперь длинныя ночи.“

Я не могъ возразить на это ни слова.

— „Фердъ Фидъ, продрожалъ, голосъ, выходившій, по видимому, изъ глубины пятидесяти саженъ, и, несмотря на быстроту, съ которой мы неслись по теченію, шлюбка наша вдругъ повернула вправо, какъ будто въ лѣвый бортъ ея ударилась огромная волна. — Фердъ Фидъ, ты помнишь, какъ я любилъ убивать время? помнишь, какъ по цѣлымъ ночамъ я пѣлъ, плясалъ, пилъ, ужиналъ, а на другой день спалъ и наливался содой? помнишь, какимъ счастливцемъ я казался? Глупцы были тѣ, въ томъ числѣ и ты, которыя завидовали мнѣ, еще разъ повторяю тебѣ, что я во всю свою жизнь, не зналъ, что такое счастіе,“ и голосъ опустился въ глубину еще на нѣсколько саженъ. „Какъ часто я готовъ былъ отдать цѣлый міръ на то только, чтобъ сдѣлаться рыночнымъ садовникомъ или какимъ нибудь развозчикомъ, особливо въ то время, когда, при выходѣ моемъ изъ какой нибудь таверны на Ковентъ-Гарденскомъ рынкѣ, меня сопровождали восклицанія: какой весельчакъ! какой счастливецъ! мы не хотимъ итти домой до самого утра|… Но теперь я ужасно наказанъ за мои заблужденія. Какъ ты думаешь, что я теперь дѣлаю каждую ночь за мной — ну, да тамъ за что бы то ни было — какъ ты думаешь, что я дѣлаю теперь въ наказаніе?“

— Шатаешься по ночамъ, я думаю, отвѣчалъ я.

„- Нѣтъ!“

— Твое дѣло мутить воду въ Темзѣ, отъ захожденія до восхожденія солнца?

„- Нѣтъ, хуже того. Ха, ха! (И хохотъ его, раздавался, какъ удары въ мѣдный тазъ.) Я желалъ бы, чтобъ наказаніе мое только этимъ и ограничилось. Нѣтъ, нѣтъ! я долженъ каждую ночь бросаться съ одного блестящаго бала на другой, изъ одного публичнаго дома въ другой. На балахъ я долженъ до извѣстнаго срока — не забудь, каждую ночь — протанцовать всѣ кадрили, нѣсколько полекъ и вальсовъ съ самыми неловкими дамами, и прежде чѣмъ оставлю балъ, долженъ съѣсть извѣстное количество черстваго пирожнаго и жосткой дичи. Послѣ того мнѣ приходится отправляться въ какой нибудь погребъ или собраніе пѣвчихъ и выслушать „Привѣтствую тебя, радостное утро“, „Мэйнгеръ Ванъ Донкъ“, „Счастливый край“, — смотрѣть на подражаніе лондонскимъ актерамъ и прослушать цѣлую кантату поэтической импровизаціи. Я долженъ также выкурить двѣнадцать сигаръ и заключить все это бездоннымъ стаканомъ крѣпкаго грога. О, берегись, Фердъ Фидъ, берегись! прими мой совѣтъ; сдержи свою клятву и никогда, никогда не измѣняй ей. На морѣ не пей ничего крѣпче чаю, на берегу, будь умѣренъ въ своихъ удовольствіяхъ; не обращая ночь въ день; не измѣняй полезныхъ удовольствій въ неистовое дебоширство, цвѣтущее здоровье на болѣзнь, и…. ну да я не хочу больше говорить объ этомъ… Обѣщай мнѣ исполнить все; мало этого, ты долженъ дать мнѣ клятву!“