Чарльз Диккенс - Блюмсберийские крестины

Спустя дня два, въ то время, какъ Домпсъ прочитывалъ свою утреннюю газету въ рестораціи, которую онъ постоянно посѣщалъ, взоры его встрѣтились съ слѣдующимъ объявленіемъ:

«Родившіеся. Въ субботу 18 текущаго мѣсяца, въ улицѣ Грэтъ-Россель, супруга Чарльза Киттербела разрѣшилась отъ бремени сыномъ.»

— Такъ значитъ мальчикъ! воскликнулъ Домпсъ, скомкавъ газету, къ величайшему изумленію лакеевъ. — Гм! мальчикъ!

Но спокойствіе возвратилось къ нему едва только глаза его остановились на другомъ объявленіи, показывающемъ смертность младенцевъ.

Прошло шесть недѣль послѣ этого открытія; и такъ какъ отъ Киттербеловъ не получалось никакого извѣщенія, то Домпсъ начиналъ уже льстить себя надеждой, что новорожденный мальчикъ умеръ, какъ вдругъ слѣдующая записка разрѣшила его сомнѣнія.

«Улица Грэтъ-Россель.

Утро понедѣльника.

„Любезный дядюшка!

„Вамъ весьма пріятно будетъ услышать, что малая моя Джемима только что оставила свою комнату, и что будущій крестникъ вашъ ведетъ себя превосходно. Сначала онъ былъ очень худенькій, но теперь сдѣлался гораздо лучше, и кормилица говоритъ, что онъ полнѣетъ съ каждымъ днемъ. Онъ очень много кричитъ и имѣетъ какой-то особенный цвѣтъ, который очень безпокоитъ и меня и Джемиму; но такъ какъ кормилица увѣряетъ васъ, что цвѣтъ этотъ весьма натуральный, и какъ мы очень мало еще смыслимъ въ подобныхъ вещахъ, то остаемся совершенно довольны словами кормилицы. Мы думаемъ, что сынъ нашъ будетъ очень рѣзвый ребенокъ, да и кормилица увѣряетъ насъ, что онъ будетъ рѣзвый, потому что совсѣмъ почти не спитъ. Вы весьма охотно повѣрите намъ, что всѣ мы очень счастливы, — только за недостаткомъ покоя немного утомились, потому что будущій крестникъ вашъ не даетъ намъ спать цѣлую ночь; но мы должны переносить это, такъ говоритъ кормилица, въ теченіе первыхъ шести или осьми мѣсяцевъ. Ему привили уже оспу, но такъ какъ операція сдѣлана была довольно неловко, то, вѣроятно, вмѣстѣ съ матеріей, попали въ руку небольшія частички стекла. Это-то, можетъ быть, и есть главная причина его безпокойства; такъ, по крайней мѣрѣ, говоритъ кормилица. Мы положили совершить надъ нимъ крещеніе въ пятницу ровно въ полдень, въ церкви Сентъ-Джоржъ, въ улицѣ Хартъ, и назвать его Фредерикомъ-Чарльзомъ-Вильямонъ. Прошу васъ, дядюшка, быть на мѣстѣ не позже трехъ-четвертей двѣнадцатаго. Вечеромъ къ вамъ соберется нѣсколько друзей, въ числѣ которыхъ мы непремѣнно надѣемся имѣть удовольствіе видѣть и васъ. Мнѣ очень больно объявить вамъ, что милый младенецъ нашъ сильно безпокоится сегодня; и я боюсь, что причина этому — легеая простуда.

Примите увѣреніе, любезный дядюшка, въ совершенной преданности къ вамъ

Чарльза Киттербела.

«Р. S, Я еще пишу нѣсколько словъ, чтобъ сообщить вамъ, что мы сію минуту открыли настоящую причину безпокойства маленькаго Фредерика: это вовсе не простуда, какъ я полагалъ, но небольшая заноза, которую кормилица вчера вечеромъ нечаянно занозила ему въ ногу. Мы вынули ее, и дитя, по видимому, успокоилось, хотя бѣдняжка все еще часто принимается горько плакать.»

Почти не предвидится надобности говорить, эти это интересное посланіе не произвело благотворнаго дѣйствія на душу ипохондрическаго Домпса. Отказаться теперь не было возможности, а потому Домпсъ принялъ при этомъ случаѣ самое лучшее выраженіе лица, — то есть самое жалкое выраженіе; купилъ хорошенькій серебряный молочникъ для младенца Киттербела и приказалъ вырѣзать на немъ заглавныя буквы его имени: «Ф. Ч. В. К.», съ приличными украшеніями.

Понедѣльникъ былъ прекрасный день, вторникъ былъ очаровательный, среда равнялась обоимъ имъ вмѣстѣ, а четвергъ прекраснѣе ихъ всѣхъ: подумайте только, четыре послѣдовательныхъ дня прекрасной погоды въ Лондонѣ! Въ извощикахъ начала проявляться тоска, уличные подметальщики отчаявались уже въ средствахъ къ своему существованію. Газета «Утренній Вѣстникъ» увѣдомляла своихъ читателей, что до нея дошли слухи, будто бы одна старуха изъ Камденъ-Тоуна признавалась, что такой прекраснѣйшей погоды не запомнятъ самые древніе старожилы; эйлингтонскіе писцы, съ огромными семействами п скудными доходами, скидывали съ себя черные штиблеты, съ негодованіемъ отказывались брать съ собой зеленые зонтики и съ самодовольствіемъ отправлялись въ городъ въ бѣлыхъ чулкахъ и лоснистыхъ шляпахъ. Домпсъ смотрѣлъ на все это съ видомъ крайняго негодованія — торжество его приближалось быстро. Онъ звалъ, что еслибъ прекрасная погода вмѣсто четырехъ дней простояла цѣлыхъ четыре недѣли, то при первомъ его выходѣ изъ дому непремѣнно пойдетъ дождь, и что въ пятницу будетъ самая несносная погода — и, дѣйствительно, убѣжденіе его было справедливо.

— Я зналъ, что это будетъ, говорилъ про себя Домпсъ, огибая въ пятницу около половины двѣнадцатаго часа уголъ, противоположный дому лорда-мера: — я звалъ заранѣе, что это будетъ, — такъ оно и есть.

И, въ самомъ дѣлѣ, физіономія дня была такова, что могла навести уныніе и на человѣка повеселѣе Домпса. Съ осьми часовъ утра лилъ сильный дождь, не прекращаясь ни на минуту; каждый, кто только входилъ въ Чипсэйдъ или выходилъ оттуда, казался мокрымъ, холоднымъ и грязнымъ. Всякаго рода заброшенные и долго скрываемые зонтики были пущены въ дѣло. Безпрестанно встрѣчались кэбы, съ «таксой», такъ тщательно вставленной между стекломъ и глянцовитыми каленкоровыми занавѣсками, какъ таинственная картинка въ какомъ нибудь радклифовскомъ замкѣ; отъ лошадей дилижанса паръ валилъ какъ изъ паровой машины; никто не думалъ «пережидать» подъ навѣсами подъѣздовъ и подъ воротами: каждый былъ убѣжденъ, что это была бы тщетная попытка, и потому каждый торопился къ своей цѣли, припрыгивая и перескакивая черезъ лужи, остерегаясь грязи, скользя во гладкимъ тротуарамъ, точь-въ-точь, какъ аматёры катанья на конькахъ, во время гулянья на каналѣ Серпентэйнъ.

Домпсъ остановился на минуту: онъ вспомнилъ, что на крестины ему нужно было показаться въ щеголеватомъ видѣ. Взять кэбъ значитъ навѣрное перебрызгаться грязью, взять карету — это не согласовалось съ его экономическими идеями. На противоположномъ углу стоялъ дилижансъ — самое послѣднее средство, — но зато онъ не разу еще не слышалъ, чтобы дилижансы опрокидывались, и въ случаѣ, еслибъ кондукторъ, по неловкости своей, столкнулъ его въ грязь, то за это Домпсъ могъ бы «вывести его самого на чистую воду».

— Не угодно ли, сэръ? вскричалъ молодой джентльменъ, исполнявшій должность кондуктора при дилижансѣ «Деревенскіе Ребята».

Домпсъ перебрался черезъ улицу.

— Пожалуйте сюда! закричалъ возничій дилижанса «Не зѣвай», загородивъ входъ къ дверямъ своего противника. — Сюда! пожалуйте сюда! тотъ дилижансѣ полнехонекъ!