Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 14. Деньги

— Что, этим дамам тоже угрожают какие-нибудь неприятности? — с тревожным сочувствием спросила Каролина.

Он принял невинный вид.

— Нет, не думаю. Я только имел в виду печальное положение, в которое их привело дурное поведение графа… У меня есть друзья в Вандоме, я знаю их историю.

И, оторвавшись наконец от окна, он отбросил притворное волнение, внезапно вспомнив о своих собственных горестях.

— Хорошо еще, если терпишь только материальные потери! Но когда приходит в дом смерть!

На этот раз на его глазах показались настоящие слезы. Он подумал о брате, горло его судорожно сжалось. Решив, что он недавно потерял кого-нибудь из близких, она из деликатности не стала расспрашивать. До сих пор гнусная профессия этого субъекта не вызывала у нее никаких сомнений; она угадала ее по тому отвращению, которое он ей внушал, но эти неожиданные слезы подействовали на нее сильнее, чем самая искусная тактика: ей еще больше захотелось сейчас же поехать в Неаполитанский городок.

— Сударыня, так я рассчитываю на вас.

— Я еду сейчас же.

Через час Каролина, взяв фиакр, блуждала в окрестностях Монмартрского холма и никак не могла разыскать городок. Наконец в одной из пустынных улиц, выходивших на улицу Маркаде, какая-то старуха указала кучеру путь. При въезде улица напоминала проселочную дорогу, всю в рытвинах, в грязи и отбросах; она вела к пустырю, и, только присмотревшись внимательно, можно было различить окружавшие внутренний двор жалкие постройки, сделанные из земли, старых досок и листов оцинкованного железа, похожие на груды развалин. На улицу выходил одноэтажный дом, каменный, но развалившийся и отвратительно грязный; он стоял у ворот, словно проходная будка тюрьмы. И действительно, г-жа Мешен жила здесь, как бдительная домовладелица, все время настороже, сама управляя подвластным ей племенем голодных жильцов.

Как только Каролина вышла из фиакра, хозяйка появилась на пороге; ее огромные груди и живот выпирали из старого голубого шелкового платья, вытертого на складках и лопнувшего по швам; щеки ее были такие пухлые и красные, что маленький нос, которого почти не было видно, казалось, жарился между двумя жаровнями. Каролина медлила, охваченная неприятным чувством, но голос хозяйки, очень тонкий, пронзительный, хотя и приятный, как звук сельской свирели, успокоил ее:

— Ах, сударыня, это, должно быть, господин Буш прислал вас, вы пришли насчет маленького Виктора… Входите, входите же. Да, да, это Неаполитанский городок. Улица не зарегистрирована, у нас еще нет номеров. Войдите, сначала нам нужно поговорить обо всех этих делах. Боже мой! Все это так неприятно, так печально!

И Каролине пришлось сесть на продавленный стул в почерневшей от жирной копоти столовой. От раскаленной печки шел жар и удушливый смрад. Теперь Мешен толковала о том, как удачно посетительница застала ее: ведь у нее столько дел в Париже, она никогда не возвращается раньше шести часов.

Пришлось перебить ее:

— Простите, сударыня, я пришла насчет этого несчастного ребенка.

— Да, да, сударыня, я сейчас вам его покажу… Вы ведь знаете, его мать была моей родственницей. Ах, я могу сказать, что выполнила свой долг… Вот бумаги, вот счета.

Она достала из буфета бумаги, хранившиеся в полном порядке, в синей обложке, как у какого-нибудь стряпчего, и без умолку говорила о бедной Розали: конечно, та в последнее время вела себя совсем уж безобразно, путалась с первым встречным, возвращалась домой пьяная, в крови, таскалась где-то по целым неделям; да это и понятно, не правда ли? Ведь она была хорошей работницей до тех пор, пока отец малыша не вывихнул ей плечо, когда бросился на нее на лестнице, а как стала калекой, как пришлось торговать лимонами на рынке, так где уж тут вести честную жизнь?

— Вот видите, сударыня, я давала ей все эти деньги по двадцать, по сорок су. Здесь помечены даты: двадцатого июня — двадцать су, двадцать седьмого июня — еще двадцать су, третьего июля — сорок су. И посмотрите! Она, наверное, была больна в это время, потому что здесь все пошло по сорок су, без конца… Потом надо было одевать Виктора. Я поставила птичку против всех сумм, которые были потрачены на мальчика… Не говоря уже о том, что, когда Розали умерла, — ах, от отвратительной болезни, просто сгнила заживо, — он целиком остался на моем попечении. И здесь, посмотрите, я пометила пятьдесят франков в месяц. По-моему, это очень умеренно. Отец ведь богатый, может же он давать на своего сына по пятьдесят франков в месяц. Словом, это выходит пять тысяч четыреста три франка, и если прибавить шестьсот франков по векселям, получится всего шесть тысяч франков… Да, всего-то шесть тысяч франков, вот как!

Каролина побледнела, ей чуть не стало дурно от отвращения, но все-таки она сообразила:

— Ведь векселя принадлежат не вам, это собственность ребенка.

— Нет, извините! — сварливо возразила Мешен. — Я одолжила под них деньги. Чтобы оказать услугу Розали, я учла их. Видите, вот передаточная надпись на оборотной стороне… Это еще любезность с моей стороны, что я не требую процентов… Подумайте, добрая сударыня, вы сами не захотите отнять лишнее су у такой бедной женщины, как я.

«Добрая сударыня» согласилась усталым жестом, и Мешен сразу успокоилась. Она снова заговорила тонким, как свирель, голоском:

— Теперь я велю позвать Виктора.

Но она напрасно посылала одного за другим троих ребятишек, которые бродили вокруг, напрасно выходила на порог, размахивая руками: выяснилось, что Виктор не желал беспокоиться. Один из малышей передал даже в ответ какое-то нецензурное слово. Тогда она встала и ушла, с тем чтобы, по ее словам, самой притащить его за ухо, но затем снова появилась одна, поразмыслив и, по-видимому, решив, что лучше будет показать его во всей его мерзости:

— Если вы, сударыня, потрудитесь пройти со мной…

По дороге она стала рассказывать подробности о Неаполитанском городке, который ее муж получил в наследство от дяди. Этот муж, вероятно, умер, никто его не знал, и она говорила о нем только тогда, когда ей нужно было объяснить происхождение своей собственности. Она жаловалась, что дело это прескверное, что оно уморит ее — с ним больше хлопот, чем прибыли, в особенности с тех пор, как к ней стала приставать префектура, посылать к ней инспекторов, которые требуют ремонта, всяких улучшений, под тем предлогом, что люди у нее мрут как мухи. Впрочем, она решительно отказывалась истратить хотя бы одно су. Не потребуют ли они каминов с зеркалами в комнатах, которые она сдает за два франка в неделю! Мешен умолчала о том, с какой алчностью она взимала квартирную плату, выбрасывала на улицу целые семьи, если только ей не платили эти два франка вперед, как сама исполняла обязанности полицейского и нагнала такого страха, что бесприютные нищие не осмелились бы ночевать даром даже у нее под забором.