Владислав Реймонт - Мужики

— И повторю, и даже прямо в глаза скажу — пусть только твой с военной службы вернется!

— Тебя мои дела не касаются! Будет еще тут болтать бог знает что!

— Не шуми, никто тебя не трогает, — строго одернула ее Плошка, но Тереза еще долго не могла успокоиться и что-то бурчала себе под нос.

— А что, ряженые с медведем приходили? — спросил Рох, чтобы отвлечь внимание в другую сторону.

— Нет, того и гляди придут: они уже у органиста.

— А кто ходит?

— Гульбасовы озорники да филипкины парнишки.

— Идут, идут! — закричали вдруг девушки, услышав перед домом протяжный рев. Затем, уже в сенях, раздались голоса разных животных — пел петух, блеяли овцы, ржали лошади, и всем им вторили звуки дудки. Наконец, дверь распахнулась, и первым ввалился в избу парень в тулупе, вывороченном мехом наружу, в высокой шапке, с вымазанным сажей лицом, что делало его похожим на цыгана. Он вел за собой на длинной веревке медведя, убранного сухими стеблями гороха, с головой, сделанной из свернутой шубы, с шевелящимися бумажными ушами и красным языком, высунутым чуть ли не на целый аршин. К рукам у парня, изображавшего медведя, были привязаны палки, обмотанные соломой и вставленные в деревянные башмаки, так что он ходил как бы на четвереньках. За ним следом шел второй вожак с палкой, усаженной острыми колышками, на которых торчали куски сала и хлеба, висели набитые чем-то мешочки. Шествие замыкал Михал, племянник органиста, игравший на дудочке, и целая гурьба мальчишек, которые стучали по полу палками и орали изо всех сил.

Цыган сказал: "Слава Иисусу", потом запел петухом, заблеял бараном, заржал, как разыгравшийся жеребенок, и начал:

— Медвежатники мы, из краю мы далекого, из-за моря широкого, из-за леса высокого! Оттуда, где люди на головах ходят, где плетни из колбас строят, где огнем охлаждаются, где горшки греть ставят на солнце, свиньи в воде плавают, а дожди идут из чистой водочки. Ходим мы по свету белому, водим медведя сердитого. Сказывали нам, что в вашей деревне хозяева богатые, хозяюшки щедрые, девки пригожие! Вот мы и пришли из края далекого, из-за Дуная широкого, чтобы вы на нас поглядели, ласково приняли да на дорогу что-нибудь дали. Аминь!

— Ну-ка, покажите свое уменье, так, может, и найдется для вас что-нибудь в чулане! — сказал Клемб.

— Мигом покажем! Эй! Играй, дудочка, пляши, Мишка, пляши! — закричал вожак, колотя медведя палкой. Дудка взвизгнула, мальчишки грохнули палками по полу и стали покрикивать, вожак передразнивал разных животных, а медведь прыгал на четвереньках, двигал ушами, щелкал языком, лягался, гонялся за девушками, а вожак, делая вид, что унимает его, стегал плеткой кого попало.

В избе поднялся крик, шум, суматоха, девичий визг, беготня, и было так весело, что люди покатывались со смеху. Медведь кувыркался, выкидывал разные коленца, катался по полу, забавно скакал, рычал, обнимал девушек своими деревянными лапами и пускался с ними в пляс под дудку Михала. А вожаки и мальчишки так куролесили, что изба только чудом не развалилась от всего этого гама, топота и смеха.

Жена Клемба щедро всем наделила ряженых, и они, наконец, убрались, но долго еще с улицы слышны были крики и лай собак.

— А кто же это медведя представлял? — спросила Соха, когда все немного успокоилось.

— Да Ясек Недотепа. Неужто не узнали?

— Как его узнаешь под тулупом?

— Смотрите-ка, на проказы у этого урода ума хватает! — заметила жена Кобуся.

— Зачем вы так говорите про Ясека, будто он совсем уж дурак! — вступилась Настка. Матеуш поддержал ее и стал приводить доказательства того, что Ясек совсем не глуп, только робок очень. Он так горячо защищал Ясека, что с ним никто не стал спорить, люди только переглядывались с затаенными, хитрыми усмешками.

Все опять уселись на места и весело гуторили, а девушки во главе с Юзькой, которая была среди них самой бойкой, обступили Роха и стали его умильно просить, чтобы он рассказал что-нибудь такое, как вот осенью рассказывал у Борыны.

— А ты разве помнишь, Юзя, что я тогда рассказывал?

— Ого, еще как! Это про Христову собаку.

— Ну, хорошо, коли вам так уж хочется, расскажу я вам сегодня про королей!

Роху поставили под лампой табуретку, все отодвинулись, и он остался один посредине, как старый седой дуб на полянке, окруженный тесным кольцом низеньких кустов. Он заговорил медленно и негромко.

В комнате наступила тишина, только веретена жужжали да порой огонь потрескивал в печи или шелестел чей-то вздох А Рох рассказывал разные чудеса о королях и кровопролитных войнах, о горах, где спит околдованное войско, ожидая, когда разбудит его звук трубы, чтобы ринуться на врагов, победить их и освободить землю от зла. О величественных замках, где все из золота, где зачарованные королевны в белых одеждах рыдают лунными вечерами и ждут избавителя, где в пустых покоях каждую ночь звучит музыка и сходятся гости на пир, но, лишь только пропоет петух, все пропадает, и гости опять ложатся в могилы. О краях, где живут люди, высокие, как деревья, и такие силачи, что горы сдвигают, где лежат клады несчетные и стерегут их адские духи и драконы, где водятся жар-птицы, где живут Мадеи, где есть волшебные палицы-самобейки, Лели-Полели, ведьмы, вампиры, где всякие страхи и чудеса.

И другие истории рассказывал Рох, такие удивительные, такие невероятные, что женщины роняли из рук веретена и уносились мечтами в этот волшебный мир, глаза их горели и наполнялись слезами неизъяснимого блаженства, сердца рвались из груди от восторга и тоски по неведомому.

Напоследок рассказал им Рох о короле, которого знатные паны в насмешку прозвали "мужицким королем", потому что был он справедлив и всему народу делал добро; о тяжелых войнах, которые пришлось ему вести, о его скитаниях, о том, как переодевался он в крестьянское платье и ходил по деревням, водил дружбу с простыми людьми, узнавал про все их обиды и исправлял сделанное зло, утишал злобу, а потом, чтобы уж совсем сродниться с простым народом, женился на дочке крестьянина из-под Кракова — Софьей ее звали — и увез ее в свой краковский замок и там долгие годы правил народом, Как отец родной и первый хозяин.

Все слушали Роха внимательно, затаив дыхание, чтобы ни одного слова не упустить и не оборвать этой цепи чудес. А Ягуся — та и совсем перестала прясть, уронила руки на колени и, припав щекой к прялке, не сводила своих синих, сиявших слезами глаз с лица Роха, который казался ей святым угодником, сошедшим с иконы. Он и в самом деле напоминал лик на древней иконе — седовласый, с длинной белой бородой и выцветшими глазами, словно устремленными в какой-то невидимый другим мир. Она внимала ему, едва дыша от волнения, и верила всем своим глубоко чувствующим сердцем. Все вставало перед ней, как живое, и она шла за Рохом туда, куда он уводил ее своими рассказами. А больше всего тронула ее история о короле и — крестьянской дочке. Господи, как это было прекрасно!