Владислав Реймонт - Мужики

В завешанной струями дождя серой мгле почти исчезли припавшие к земле мокрые, почернелые избы. Сады, дороги, поля и небо — сливались в одну синюю топь, и неизвестно было, где ее начало и где конец.

Притом все дни стоял пронизывающий холод, и редко можно было увидеть кого-нибудь на улице. Все было овеяно грустью, пусто и тихо вокруг, словно деревня вымерла. Единственными звуками, напоминавшими о жизни, было одинокое мычание какой-нибудь коровы у пустых яслей или крики петухов и гусей во дворах.

А дни становились все длиннее, и люди все больше томились, потому что большинству делать было нечего. Кое-кто работал на лесопилке, двое-трое возили из лесу деревья для мельника, — ну, а остальные слонялись по избам, сидели у соседей, чтобы как-нибудь убить время, а наиболее работящие готовили к весне плуги, бороны и всякий другой нужный для пахоты инвентарь. Но и у них работа не спорилась. Всем надоело ненастье, всех донимали заботы: ведь от дождей и ветров сильно пострадали озимые, а местами в низинах они и совсем вымерзли. У многих уже окончились запасы корма, и скот голодал. Кое у кого картошка оказалась промерзшей, большинство осталось без хлеба до нового урожая.

Не в одной избе уже ели горячее только раз в день, а единственной приправой была соль. И все чаще приходилось кланяться мельнику, чтобы дал в долг немного зерна. Знали, что этот долг придется горбом отрабатывать, потому что мельник был страшный обдирала, но что поделаешь, — денег ни у кого не было, а продать в местечке было нечего. Иные шли к корчмарю — вымаливать в долг щепотку соли, четвертку крупы или краюху хлеба. Ведь, как говорится, голод не тетка!

Бедняков в деревне было много, заработков никаких, — зажиточным хозяевам и самим нечего было делать, а помещик заявил, что ни одному липецкому мужику не даст на рубке ни гроша заработать, и так и не смягчился, несмотря на мольбы, несмотря на то, что к нему ходили всем миром. И, понятно, безземельных и беднейших хозяев одолевала такая нужда, что каждый считал себя счастливым и благодарил Бога, если у него была на обед хоть картошка с солью, приправленная горькими слезами.

Из-за всего этого возникали в деревне ссоры, споры, драки, взаимное недовольство. Люди страдали, были угнетены и озабочены, не уверены в завтрашнем дне, и потому легко раздражались, каждый искал повода сорвать на других мучившую его досаду. Избы гудели от сплетен, свар и пересудов.

А тут еще вдобавок пошли по деревне разные болезни, как это всегда бывает к весне, когда нездоровые испарения поднимаются из оттаявшей земли. Сначала налетела оспа и, как ястреб — гусенят, душила десятками детей, а иногда и взрослых. Свезли на кладбище даже двоих младших детей войта — не спасли их привезенные доктора. На смену оспе пришли лихорадки и другие болезни; чуть не в каждой избе кто-нибудь дышал на ладан, и Доминикова не успевала лечить. Притом коровы начали телиться, и некоторые женщины рожали, — словом, суета и смятение в деревне росли с каждым днем.

Утомленные и раздраженные люди все с большим нетерпением ожидали весны. Им казалось, что, как только стает снег, просохнет земля, пригреет солнышко и можно будет выйти с плугом в поле, — все болезни, невзгоды и заботы как рукой снимет.

Но, по общему мнению, весна в этом году запаздывала, — дожди не прекращались, земля оттаивала медленнее и вода сплывала ленивее, чем в прошлые годы, а главное — коровы еще не линяли, и это означало, что зима продержится долго.

Оттого-то, как только выдался часок сухой погоды и проглянуло солнце, люди высыпали на улицу и, задрав головы, жадно всматривались в небо, гадая, надолго ли такая перемена. Старики выползали на завалинки отогревать кости, а детвора со всей деревни носилась с криками по улицам, как жеребята, которых выпустили пастись на первую травку.

И сколько в эти часы было радости, веселья, смеха! Все так и горело на солнце, сияло в ярком блеске воды, все канавы, казалось, были до краев налиты расплавленным солнцем, дороги превратились в потоки жидкого золота. Омытый дождями лед на озере отливал темным блеском, как оловянное блюдо, и даже деревья искрились непросохшей росой. А поля, изборожденные ручейками, лежали черные, немые, еще мертвые на вид; но они уже дышали теплом, набухали весной, полнились звонким лепетом вод. Местами не растаявший еще снег ослепительно белел, как разостланное на солнце полотно. Ярко засинело небо, и открылась даль, словно затканная тонкой паутиной; сквозь легкую дымку глаз различал и необъятные поля, и черные контуры деревень; и стену лесов, весь этот мир, дышавший счастьем. А в воздухе чувствовалось такое нежное дыхание весны, что из души невольно рвался радостный крик, тянуло вдаль, — так, кажется, и полетел бы к солнцу вместе с птицами, которые вереницами тянулись откуда-то с востока и парили в чистом воздухе.

Каждый охотно останавливался на улице и рад был поболтать хотя бы с врагом.

Утихли всякие ссоры, споры, словно все подобрели, и веселые голоса звучали по всей деревне, наполняли дома радостью, птичьим щебетом дрожали в теплом воздухе.

Распахивали настежь двери, открывали окна, чтобы впустить в избы побольше свежего воздуха. Женщины выходили с прялками на завалинки, и даже грудных ребят выносили в люльках на солнце, а из открытых хлевов неслось тоскливое мычание коров, ржали лошади и рвались с привязи на волю, сидевшие на яйцах гусыни убегали и перекрикивались с гусаками в садах, пели петухи, а собаки лаяли на улицах и вместе с ребятишками носились, как шальные, по грязи.

Во дворах стояли люди, жмурясь от яркого света, и радостно смотрели на деревню, которая купалась в солнечных лучах, зажигавших пламенем окна хат. Женщины перекрикивались через сады с соседками, и голоса их летели по всей деревне. Сообщали одна другой, что кто-то слышал пение жаворонка, что уже и трясогузок видели на тополевой дороге. Кто-то заметил в небе, высоко под облаками, вереницу диких гусей, — и тотчас полдеревни выбежало на дорогу поглядеть на них. Другой рассказывал, что на лугах за мельницей уже и журавли появились.

Ему не поверили, — ведь была еще только середина марта.

А кто-то из мальчиков — чуть ли не сынок Клемба — принес первую фиалку и бегал с нею по хатам, и все разглядывали бледный цветочек с глубоким умилением и восторгом, дивились ему, словно видели в первый раз.

Благодаря этому обманчивому теплу людям казалось, что весна пришла, что скоро они с плугами выйдут на поля. С тем большей тревогой увидели они, как небо вдруг стало хмуриться и солнце скрылось. Подул холодный ветер, блеск угас, потемнело вокруг и заморосил мелкий дождик. А к вечеру повалил мокрый снег и за какие-будь десять минут снова одел белой пеленой деревню и поля.