Владислав Реймонт - Мужики

Потом, подавая второе блюдо:

А музыканты уселись около печи и наигрывали тихо разные песенки, чтобы людям веселее было есть.

Ели медленно, чинно, почти в полном молчании, слышалось только чавканье да стук ложек. Когда утолили первый голод, кузнец опять пустил бутыль вкруговую, и тогда уже все начали негромко переговариваться через столы.

Одна Ягуся почти ничего не ела, как ни уговаривал ее Борына. Он ее и обнимал, и упрашивал, как ребенка, — но ей даже мясо в горло не шло, очень уж она устала, и жарко ей было. Она только попивала холодное пиво и, водя глазами вокруг, рассеянно слушала то, что нашептывал ей Борына:

— Ну что, Ягусь, довольна? Красавица ты моя! Не бойся, Ягусь, хорошо тебе у меня будет, лучше, чем у матери. Работницу найму, чтобы ты себя не больно утруждала… вот увидишь! — говорил он и любовно смотрел ей в глаза, не обращая уже внимания на людей.

А над ним вслух подтрунивали:

— Ишь, подбирается к ней, как кот к салу!

— Да ведь очень уж лакомый кусочек!

— Старый вертится и ногами перебирает, — как есть петух!

— Эх, и натешится же, старый черт, эх, и натешится! — кричал войт.

— Как собака на морозе! — ядовито проворчал старый Шимон.

Грянул дружный хохот, а мельник от удовольствия даже лег грудью на стол и стучал кулаком.

Стряпухи опять завели:

— Ягна, нагнись-ка, я тебе что-то скажу! — крикнул войт и, перегнувшись через сидевшего рядом с ним Борыну, ущипнул ее в бок. — Ты меня непременно крестить позови!

Он смеялся, оглядывая ее жадными глазами, — очень она ему нравилась. Ягна густо покраснела, а женщины захохотали и давай сыпать шутками, меткими словечками да советами молодой, как надо с мужем обходиться.

— Перину ты каждый вечер у печки грей!

— А главное, корми посытнее, чтобы крепкий был!

— Поласковее с ним будь, так он и не заметит, куда его ведешь.

Так кричали они наперебой, — ведь когда женщины захмелеют, они всегда дают волю языку.

Изба гудела от смеха, а они так разошлись, что уже мельничиха начала их стыдить, зачем болтают такое при детях и девушках, а органист сказал, что это великий грех — сеять соблазн и учить дурному.

— Иисус Христос и святые апостолы учили, — и это все написано черным по белому в латинских книжках, — что лучше убить, нежели соблазнить душу невинную. Так в святом писании сказано… А за неумеренность в еде и питье суровая будет кара… Это я вам говорю, люди добрые… — лепетал он довольно бессвязно, потому что выпил не одну рюмочку и не две.

— Слыхали, что наш меходув говорил? Что ж, он веселиться людям запретит, черт его дери!

— Трется около ксендза — вот и думает, что святым стал!

— Пусть уши себе кафтаном заткнет! — раздавались со всех сторон сердитые голоса: органиста не любили в деревне.

— Нынче свадьба, значит не грех и повеселиться, посмеяться над тем, что смешно, — это я, войт, вам говорю!

— Да ведь, к примеру сказать, Иисус тоже на свадьбах бывал и вино пивал, — добавил Амброжий серьезно и тихо — он был уже пьян. Так как сидел он в самом конце стола, у двери, никто его не услышал. Все говорили разом, смеясь, звеня рюмками, и ели медленнее, чтобы наесться вволю. Кое-кто уже и пояс распустил, чтобы больше в себя вместить.

А стряпухи вносили все новые блюда и пели:

— Ну-ну, и показали себя хозяева! — дивились гости.

— Эта свадьба им обойдется не меньше как рублей в пятнадцать!

— Ничего, окупятся старухе расходы: ведь шесть моргов Борына записал, шутка ли сказать!

— А Ягна мрачнее тучи.

— Зато у Мацея глаза светятся, как у кота.

— Как гнилушки, ей-ей!

— Наплачется еще!

— Ну нет, такой плакать не будет — скорее за палку возьмется.

— Верите ли, это самое я сказала войтовой жене, когда узнала про сговор.

— А что ж она на свадьбу не пришла?

— Ну, куда ей… не сегодня-завтра родит.

— Вот руку дам на отсечение, — как только начнутся гулянки в корчме, Ягна будет бегать за парнями.

— Матеуш только того и ждет!

— Да что ты!

— Вавжонова слыхала, что он в корчме говорил.

— Сердится, что его на свадьбу не позвали?

— Старик хотел звать, а Доминикова не позволила, ведь все знают, что между ними было, — как же его на свадьбу звать?

— Болтают, кому не лень, — а кто это видел?

— Зря говорить не станут!

— Их весной Бартек Козел в лесу накрыл.

— Козел — вор и обманщик. Доминикова с ним судилась за свинью, вот он со зла на Ягну и наплел.

— И у других глаза есть…

— Добром все это не кончится, вот увидите! Дело не мое, конечно, но я так думаю, что Антека и детей обидели, и не миновать за это кары божьей.

— Верно. Бог правду видит, да не скоро скажет.

— И про Антека тоже что-то поговаривали… Видели люди не раз, как они с Ягной встречались…

Бабы заговорили тише и судачили все ядовитее, все безжалостнее, перемывая косточки всей семье. Не оставили в покое и старуху, а особенно жалели ее сыновей.

— Ну, не грех ли? У хлопцев усы растут, Шимону давно третий десяток пошел, а она не позволяет ему жениться, никуда из дому не пускает, да из-за каждого пустяка на стену лезет!

— А это не срам, что такие молодцы всю бабью рабту в доме делают?

— Чтобы Ягуся ручек себе не замарала!

— Ведь у них у каждого по пяти моргов, могли бы давно жениться.

— Столько девушек на деревне…

— Вот ваша Марцыся всех дольше ждет, и земля рядом с их землей.

— Вы лучше о своей Франке хлопочите, а то как бы она не дождалась чего от Адама!

— Старуха — ведьма, это все знают. Но и сынки тоже хороши — дурачки, слюнтяи!

— Такие здоровенные парни за материну юбку держатся!

— Поумнеют, не бойся… Уже нынче Шимон от Настки ни на шаг!

— И отец у них такой же был, хорошо помню. А старуха в молодости тоже не хуже Ягны куролесила!

— Яблочко от яблони недалеко падает!

Музыка утихла, музыканты пошли поесть на другую половину, так как в передней горнице ужин кончился.

Стало вдруг тихо, как в костеле во время вознесения чаши, но через минуту-другую поднялся шум еще сильнее прежнего, в комнате бурлило, как в котле, все говорили разом, перекрикивались через столы, и один не слышал другого.

Напоследок подали для почетных гостей крупник, приправленный медом и кореньями, а прочих щедро угощали водкой и пивом.

Никто уже не разбирал, что пьет. Хмель кружил головы и создавал блаженное настроение. Сидели, как кому удобнее, расстегивали кафтаны, наваливались на стол, стучали кулаками так, что посуда подпрыгивала, обнимались, изливали друг другу душу, как брат брату.