Ромен Роллан - Очарованная душа

– Я не слабая, Филипп. Но я хочу, чтобы меня любили по-настоящему: душой и телом. Не хочу половинчатой любви.

– Душа – это вздор! – сказал Филипп.

– Вот как? А чему же ты отдаешь все силы? Чему ты посвятил себя чуть не с колыбели – разве не своей идее?

Он пожал плечами:

– Самообман!

– Но ты же этим живешь! У меня тоже есть свой идеал, не убивай его!

– Чего ты, собственно, от меня хочешь?

– Хочу, чтобы до того дня, когда мы решим, быть нам мужем и женой или нет, мы не встречались.

– Да почему же?

– Потому что я не хочу, не хочу больше прятаться, не хочу никакого дележа, не хочу, не хочу!..

Аннета утаила от него главную причину. Себе она говорила:

«Если я опять сдамся, меня скоро не хватит даже на то, чтобы хотеть чего-то иного. Я перестану себе принадлежать, я стану игрушкой, которую загрязнят, а затем сломают».

Неспособный понять этот инстинктивный бунт души против губительных плотских страстей, Филипп все еще хотел видеть в упорстве Аннеты только недоверие и хитрость женщины, которая навязывает ему свою волю. Он, правда, не говорил этого прямо, но и не скрывал, что так думает. Прочтя это в его лице, Аннета порывисто встала и хотела уйти. Но Филипп, дрожа от нетерпения и усилий, которые он делал над собой, чтобы не привлечь внимания прохожих, сильно сжал ее руку и сказал, стараясь смягчить гневные ноты в голосе:

– А я не соглашусь, ни за что не соглашусь с тобой расстаться! Хочу с тобой видеться... Молчи, не спорь!.. Здесь невозможно разговаривать... Я приду к тебе вечером.

– Нет! Нет! Филипп повторил:

– Да! Приду. Я не могу жить без тебя. Да и ты без меня тоже.

Аннета возмутилась:

– Я могу.

– Лжешь! Они спорили без жестов, тихим, но резким шепотом, в котором звучали вопли души. Они скрестили взгляды. Филипп первый сдался и сказал с мольбой:

– Аннета!..

Но у Аннеты еще горели щеки от стыда, что ее так грубо изобличили во лжи, от стыда за себя, потому что она действительно солгала. Она вырвала у Филиппа руку и ушла.

Вечером Филипп пришел к ней. Весь день она с ужасом ждала этой минуты, боялась, что у нее не хватит твердости запереться от него. Она не хотела больше столкновений с этой безжалостной страстью. Она убедилась, что невозможно жить с горящим факелом в груди. Надо было оторвать его, отшвырнуть, пока еще не изменила сила воли. А сможет ли она? Ведь она любит Филиппа. Она любит этот огонь, который ее сжигает. Завтра она полюбит и свой позор и тяжкие оскорбления. Краснея от стыда, она признавалась себе, что и сегодня утром в ее бунте против Филиппа была какая-то доля сладострастия...

Она узнала его шаги на лестнице. Услышала звонок у двери, но не двинулась с места. Филипп позвонил вторично, потом стал стучать. Аннета, уронив руки, откинувшись на спинку стула, твердила себе:

– Нет, нет...

Да если бы она и решила встать и отпереть ему, – она не могла бы: у нее захватило дух...

За дверью тишина. Ушел?

Аннета невольно встала, еще не успев принять решение. Пошатываясь, на цыпочках подкралась к двери. Скрипнул паркет под ногой. Аннета остановилась. Прошло несколько секунд, ничто не шелохнулось. Но она чувствовала, что Филипп притаился за дверью и ждет. И Филипп тоже знал, что Аннета стоит по другую сторону двери и вслушивается... Нависло тяжелое молчание. Оба следили друг за другом... Наконец голос Филиппа вплотную у двери произнес:

– Аннета, ты дома. Открой!

Аннета стояла, прижавшись к стене, чувствуя, как у нее замирает сердце, и не отзывалась.

– Я знаю, что ты дома. Нечего прятаться... Аннета, отопри! Мне надо с тобой поговорить!..

Филипп понижал голос, чтобы его не услышали на лестнице. Но бурная волна смешанных чувств поднималась в нем, он сейчас способен был взломать дверь.

– Мне непременно нужно тебя видеть... Как хочешь, я все равно войду...

Молчание.

– Аннета, я тебя обидел сегодня утром. Прости!.. Ты мне нужна. Чего ты хочешь? Скажи – я все сделаю...

Молчание. Молчание.

Филипп сжимает кулаки. Он готов задушить ее.

Прильнув губами к замочной скважине, он рычит:

– Ты моя... Ты не имеешь права уйти...

Потом:

– Подумай хорошенько! Если ты сейчас не откроешь, – между нами все кончено!

Потом:

– Аннета! Дорогая! Он опять выходит из себя:

– Трусиха! Боишься посмотреть мне в глаза! Ты сильна только за запертой дверью!

Голос из-за двери отвечает:

– За что вы меня мучаете? Филипп растерянно умолк.

Голос устало повторяет:

– Мой друг, вы меня измучили.

Филипп взволнован, но уязвленное самолюбие мешает ему это показать.

Он спрашивает:

– Чего вы хотите? Аннета отвечает:

– Жалости.

Тон, которым это сказано, тронул Филиппа. Но он все еще не понимает:

– Ах, боже мой, к чему вам она? Аннета говорит:

– Оставьте меня! Филипп снова вскипает:

– Вы меня гоните?

– Я умоляю дать мне покой... Покой!.. Дайте мне побыть одной некоторое время!..

– Значит, вы меня разлюбили?

– Я защищаю свою любовь.

– От чего? От кого?

– От вас.

– Сумасбродство!.. Отопри!..

– Нет.

– Я так хочу! Ты мне нужна.

– Я не твоя собственность! Она стояла, дрожа, но гордо выпрямившись, и взглядом бросала ему вызов сквозь дверь. Филипп, хоть и не мог ее видеть, словно почувствовал этот взгляд. Он крикнул:

– Прощай!

Аннета слышала, как он уходит, и кровь стыла у нее в жилах. Она знала, что он не простит. И Филипп не простил. Он не приходил больше. Аннета твердила себе: «Так нужно было. Так нужно было...»

Но не могла примириться. Хотелось еще раз увидеть Филиппа и объяснить ему на этот раз мягко (и зачем она тогда так горячилась?), – что она не бросить его хочет, а только ревниво защищает свою любовь, их любовь и гордость, которую он, сам того не сознавая, грубо топчет. Она хотела, чтобы они оба имели возможность собраться с мыслями, опомниться среди потока страсти, который уносил их вместе с пеной и грязью, обсудить и решить все свободно, трезво, с ясной головой. И если Филипп сделает выбор, он должен уважать и свою будущую жену и себя самого...

Филипп не прощал женщинам, сопротивлявшимся его желаниям. Будь Аннета женщина другого круга, он взял бы ее насильно. Но в том кругу, к которому они оба принадлежали, у него были связаны руки, он был вынужден ладить с обществом, в котором хотел господствовать. И его оскорбленная страсть перешла в яростное отрицание этой страсти: если женщина для него потеряна-с корнем вырвать из сердца любовь к ней! Он знал, что это будет для Аннеты ударом. Инстинкт ему подсказывал, что она, несмотря ни на что, любит его...

После трехмесячного иссушающего душу одиночества, после горьких и мучительных споров с собой, после борьбы отречения с надеждой, гордости с раскаянием, после трехмесячного упорного и бесплодного ожидания Аннета однажды встретила Соланж, и та, сияя, сообщила ей о счастье, которое посетило наконец чету Вилларов: Ноэми забеременела.