Эдит Уортон - Век невинности

В центре комнаты она задержалась, осматриваясь, и улыбаясь всем одними глазами. Губы ее были плотно сжаты. В то же мгновение Ньюлэнд Ачер вынес ей окончательный приговор. От ее былого сияния и свежести не осталось и следа. Румянец давно сошел с некогда цветущих щек. Она была, пожалуй, слишком худой, измученной и выглядела старше своих лет (ей уже, должно быть, исполнилось тридцать).

И все же она обладала какой-то непонятной властью. То была власть красоты, оставившей на всем свою печать; она проявлялась в горделивой посадке головы, движении глаз, — не театральном, наигранном, но совершенно непринужденном. В этих задумчивых глазах светилась живая мысль. Ачер был поражен, заглянув в них. Они были необычайно выразительными.

В то же время графиня держалась раскованнее, чем большинство из присутствовавших дам; она немного разочаровала общество (судя по словам Дженни) тем, что оделась так просто, не отдав дань тогдашней моде. А ведь именно стильность и ценили более всего в Нью-Йорке. Все это потому, думал Ачер, что она уже не та, прежняя, живая Элен. Теперь, ее движения были замедленными, а низкий голос — слишком тихим. Она вся была такая тихая, не от мира сего. Нью-Йорк ожидал от дамы с прошлым более эксцентричного поведения.

Гостей ожидал роскошный стол. Обед у Ван-дер-Лайденов всегда считался церемонией особой, а поскольку на сей раз на нем присутствовал князь, их кузен, сама трапеза превратилась в некое священнодействие, напоминавшее церковный ритуал. Ачер не без удовлетворения отметил про себя, что только коренному нью-йоркцу было понятно различие между обыкновенным князем и князем Ван-дер-Лайденов. Нью-Йорк принимал аристократов «со стороны» сдержанно и, можно даже сказать, с нарочитой надменностью (одни лишь Стаферсы этим не грешили); но когда гости имели такие родственные связи, как у князя, их встречали радушно, как в добрые старые времена, так что они допустили бы великую ошибку, если б предпочли остановиться в каком-нибудь уединенном отеле, вроде «Debrett» (в нем останавливались такие высокопоставленные особы, что любой молодой шутник, который не прочь был бы посмеяться над своим старым городом, смотрел на него с благоговейным трепетом).

Ван-дер-Лайдены сделали все, от них зависящее, чтобы подчеркнуть важность этого события. Были выставлены награда Дюка Севре времен Георга II Тревеннского, кубок Ван-дер-Лайдена, подаренный ему как участнику Восточно-Индийской кампании, и приз Дедженита, выигранный последним на дерби. Миссис Ван-дер-Лайден выглядела даже эффектнее, чем на портрете работы Кабанеля, а миссис Ачер, в жемчугах и изумрудах, доставшихся ей по наследству от бабушки, напомнила Ньюлэнду даму с миниатюры Исабэ. Все леди надели свои лучшие украшения, но поскольку прием этот был особенно торжественным и проходил в одном из лучших домов Нью-Йорка, чтившем старые традиции, почти все эти украшения были выполнены старинными мастерами. А на престарелой мисс Ланнингс (одну из старушке все-таки удалось уговорить прийти на прием) была надета светлая испанская мантилья. Она же с гордостью демонстрировала всем камеи своей матери.

Графиня Оленская была единственной молодой женщиной из числа приглашенных. Но когда Ачер бросил взгляд на полные лица дам в возрасте, увешанных алмазными ожерельями с пышными султанами из страусовых перьев в волосах, ему показалось, что они моложе, чем Элен. Ему страшно было представить, чего насмотрелись эти глаза, и что ей довелось пережить.

Князь Сан-Острейский, сидевший по правую руку от хозяйки, само собой разумеется, являлся героем дня. Но если графиня Оленская не так приковывала к себе внимание, как ожидалось, то главная фигура, ради которой все и затевалось, и вовсе затерялась среди приглашенных. Будучи благовоспитанным человеком (как и графиня), князь не позволил себе явиться на прием в охотничьем костюме, тем не менее, одежда на нем была поношенной и мешковатой, и носил он ее так небрежно (когда садился — сильно сутулился, закрывая чуть ли не всю манишку своей лопатообразной бородой), что можно было усомниться в том, что он наряжался к обеду. Это был низенький, широкоплечий, загорелый мужчина с мясистым носом, маленькими глазками и приятной улыбкой. Но говорил он редко. Когда он начинал бубнить себе что-то под нос, голос его звучал тихо, и несмотря на то, что гости старались делать частые паузы в надежде, что он когда-нибудь раскроет рот, его реплики не слышал никто, за исключением его соседей по столу.

Когда после обеда мужчины присоединились к дамам, князь сразу же направился к графине Оленской. Они уселись вдвоем в уголке и между ними почти тотчас же завязалась оживленная беседа. Казалось, князю было невдомек, что первым делом ему надлежало обменяться любезностями с миссис Ловелл Мингот и миссис Хедли Чиверс; а графине пришлось прервать разговор с дружелюбно настроенным ипохондриком, мистером Урбаном Дедженитом с площади Вашингтона, который, ради того, чтобы с ней познакомиться, нарушил свое золотое правило не выезжать с января по апрель.

Князь с графиней непринужденно болтали не меньше двадцати минут. Потом графиня поднялась и, пройдя через всю гостиную, села рядом с Ньюлэндом Ачером.

Нью-Йорк не припомнил случая, чтобы леди вот так, запросто оставляла одного джентльмена ради того, чтобы пообщаться с другим. Правила этикета требовали, чтобы дама сидела неподвижно (как идол) и ждала, пока джентльмен, желающий переговорить с ней, не подойдет и не сядет рядом. Но графиня, судя по всему, и не подозревала, что нарушает правила этикета. Она с непринужденной грацией сидела на софе в углу, рядом с Ачером, и смотрела на него добрыми глазами.

«Давайте с вами поговорим о Мэй», — предложила она.

Вместо ответа он спросил ее:

«Вы были знакомы с князем раньше?»

«О, да! Мы почти каждую зиму встречались с ним в Ницце. Он — настоящий бретер, этот князь! Его частенько видели в игорном доме». Она говорила это так просто и естественно, как если бы речь шла о том, что князь без ума от полевых цветов. После короткой паузы она добавила: «Такого зануды, как этот князь, мне еще не приходилось встречать!»

Это настолько воодушевило ее собеседника, что он позабыл о том, как она шокировала его в начале разговора. Это замечательно, что рядом с ним сидит молодая женщина, считающая князя Ван-дер-Лайденов скучнейшим человеком и отважно высказывающая свое мнение вслух.

Ему не терпелось расспросить ее о той жизни, которую она вела раньше. Он мог судить о ней лишь по беззаботным словам графини, сказанным ранее. Тогда она всего лишь приоткрыла завесу, а он боялся будоражить ее своими вопросами, поскольку воспоминания были не из приятных. Но прежде, чем он успел открыть рот, чтобы, в конце концов, поговорить с ней начистоту, она вернулась к интересовавшему ее предмету разговора.