Франц Кафка - Замок

К. еще раз поклонился и пошел к двери.

— И что это вообще должно означать, — крикнула хозяйка ему вслед, — что ты еще не видел, чтобы в таких платьях хозяйки работали? Что это за бессмысленное замечание? Это же совершенно бессмысленно. Что ты хочешь этим сказать?

К. повернулся и попросил хозяйку не волноваться. Разумеется, замечание бессмысленное. Он же вообще ничего не смыслит в платьях. Ему в его положении всякое незалатанное и чистое платье уже кажется дорогим. Он просто удивился, когда госпожа хозяйка появилась там в коридоре ночью, среди всех этих полуодетых мужчин в таком красивом вечернем платье, больше ничего.

— Ну, — сказала хозяйка, — кажется, ты наконец вспомнил свое вчерашнее замечание. И дополнил его новой глупостью. Что ты ничего не смыслишь в платьях, это верно. А раз так, то прекрати — я тебя серьезно об этом прошу — прекрати высказывать свои суждения о том, какие платья — дорогие, какие — неуместные, вечерние и тому подобное… И вообще, — при этих словах она словно бы вздрогнула от холода, — тебе нет никакого дела до моих платьев, слышишь?

К. снова хотел молча повернуться, и она спросила:

— Откуда только ты взял свои познания о платьях?

К. пожал плечами, у него не было познаний.

— У тебя их нет, — сказала хозяйка. — Так нечего и делать вид, что есть. Идем сейчас в контору, я тебе там кое-что покажу, тогда, я надеюсь, ты оставишь свои дерзости навсегда.

Она пошла вперед и скрылась за дверью; Пепи кинулась к К. якобы для того, чтобы получить деньги по счету; они быстро договорились, это было очень легко, поскольку К. знал тот двор, ворота из которого вели на боковую улицу; возле ворот была маленькая дверка — за ней примерно через час будет стоять Пепи и на троекратный стук ее откроет.

Хозяйская контора помещалась напротив пивной, нужно было только пересечь коридор; хозяйка уже была в конторе, зажгла свет и с нетерпением ждала К. Но возникла новая помеха: в коридоре ждал Герштеккер, ему надо было о чем-то поговорить с К. Отвязаться от него было нелегко, даже хозяйка пришла К. на помощь и сделала Герштеккеру внушение за его назойливость. Дверь уже была закрыта, а из коридора все еще доносились возгласы Герштеккера:

— Куда же? Куда же? — и слова противно смешивались со вздохами и кашлем.

Маленькая комната была чересчур жарко натоплена; вдоль ее коротких стен помещались конторка и железная касса, вдоль длинных стояли большой ящик и оттоманка. Больше всего места занимал ящик: он не только загораживал всю длинную стену, но еще из-за своей глубины очень суживал комнату; чтобы полностью его открыть, нужно было отодвинуть три сдвижные дверцы. Хозяйка жестом предложила К. сесть на оттоманку, а сама уселась на вертящееся кресло у конторки.

— Ты — что, когда-то учился на портного? — спросила хозяйка.

— Нет, никогда, — ответил К.

— Ну а кто ты, собственно, такой?

— Землемер.

— Ну и что это такое?

К. разъяснил, его разъяснение нагнало на хозяйку зевоту.

— Ты не говоришь правду. Ну почему ты не говоришь правду?

— Ты тоже не говоришь.

— Я? Ты, кажется, опять начинаешь дерзить? А если и не говорю, разве я должна перед тобой отчитываться? И где это я не говорю правду?

— Ты не только хозяйка, как ты это изображаешь.

— Скажите на милость! Сплошные открытия! Ну кто же я еще? Но твои дерзости поистине уже переходят всякие границы.

— Я не знаю, кто ты еще, я только вижу, что ты — хозяйка, но при этом носишь платья, которые хозяйке не подходят, и к тому же — такие, каких никто больше, насколько я знаю, здесь в деревне не носит.

— Ну наконец дошли до главного. Ты же не способен промолчать, ты, может быть, даже не дерзкий, просто ты — как ребенок, который знает какую-то глупость и ничто не может его заставить о ней промолчать. Ну говори уже! Что это такое особенное в моих платьях?

— Ты будешь сердиться, если я это скажу.

— Нет, я буду над этим смеяться, потому что это все равно будет детский лепет. Ну так что — эти платья?

— Тебе хочется знать. Ну, они из хорошего материала, просто дорогого, но — старомодные, перегружены отделкой, не раз перешиты, поношены и не соответствуют ни твоим годам, ни твоей фигуре, ни твоему положению. Мне это бросилось в глаза сразу, как только я тебя в первый раз увидел, это было с неделю назад здесь, в коридоре.

— Ну слава богу, дожили! Старомодные, перегруженные и что там еще? И где ты только всему этому научился?

— Я это и так вижу, для этого обучения не требуется.

— Ты это видишь — и все. Тебе не надо ни у кого спрашивать, ты и так знаешь, чего требует мода. Тогда мне без тебя будет просто не обойтись, потому что красивые платья, что ни говори, — моя слабость. А что ты скажешь на то, что у меня весь этот шкаф наполнен платьями?

Она рывком сдвинула дверцы в сторону, там вплотную друг к другу, заполняя всю ширину и глубину шкафа, висели платья, в основном темные, серые, коричневые, черные; все были тщательно развешаны и расправлены.

— Вот мои платья, все — старомодные и перегруженные, как ты считаешь. Но это только те платья, для которых у меня не хватило места наверху, в моей комнате, там у меня еще два полных шкафа; два шкафа, каждый почти такого же размера, как этот. Удивлен?

— Нет, я ожидал чего-то в этом роде, я же говорил, что ты не только хозяйка, ты метишь на что-то другое.

— Я мечу только на то, чтобы красиво одеваться, а ты или дурак, или ребенок, или очень злобный, опасный человек. Убирайся, ну, убирайся, я тебе говорю!

К. был уже в коридоре, и Герштеккер уже снова держал его за рукав, когда хозяйка крикнула ему вслед:

— Завтра я получаю новое платье, — возможно, я за тобой пришлю.

Герштеккер сердито замахал рукой, словно хотел издали заставить умолкнуть мешавшую ему хозяйку, и предложил К. пойти с ним. Объясниться подробнее он пока что не хотел, на слова К. о том, что ему надо теперь идти в школу, внимания почти не обратил. Только когда К. начал сопротивляться и его стало труднее тащить, Герштеккер сказал, что К. нечего беспокоиться, он получит у него все, что ему нужно, и от места школьного сторожа он может отказаться, и, в конце концов, что же он не идет, ведь он ждет его тут целый день, и его мать даже не знает, где он. Слегка поддаваясь, К. спросил, за что тот хочет дать ему жилье и стол. Герштеккер скороговоркой ответил, что К. будет помогать ему ходить за лошадьми, ему нужен помощник, у него самого сейчас другие дела, но теперь пусть К. не упирается так и не создает ему ненужных трудностей. Если он хочет, чтобы ему платили, он и платить ему будет. Но тут К. встал окончательно, и с места его было не сдвинуть. Он же ничего не смыслит в лошадях. Да и не нужно этого, нетерпеливо сказал Герштеккер и от досады сложил руки, словно умоляя К. пойти с ним.