Божена Немцова - В замке и около замка

— Ах, этот старый брюзга, с ним не о чем говорить, все это раздобыто другим способом. Вы, господин Жак, конечно, знаете каким.

— Гм, как же мне не знать? Кто бы стал ждать, когда позвонят к столу, и ел бы то, что соблаговолит дать повар; такие вещи хранятся у меня всегда в шкафу, чтобы я мог скушать, что моей душе угодно, когда мне заблагорассудится. Но вы говорили, мамзель, что вам нездоровится, даже ничего не хотели есть. Что, если сюда войдет кто-нибудь?

— Не беспокойтесь, я обо всем подумала. Если старухи нет дома, то я уверена, что никто не посмеет потревожить нас. Я сказала, что мне нездоровится, и никому не открою дверь. Никто не видал, как вы входили ко мне?

— Нет, я сказал, что иду в город, а когда все разошлись, вошел через главный вход.

— Вы не видели ни Кларки, ни Иозефа, ни мальчишки? Этот чертенок так тихо ходит по комнатам и так неожиданно застаешь его то тут, то там, словно он подкарауливает что-то. Но скоро мы, конечно, постараемся избавиться от него! А эта (она подразумевала Кларку) и ее старуха мать повсюду суют свои носы и готовы утопить меня в ложке воды.

— Ну, утешайтесь тем, что скоро все кончится, жаль только, что Клара достанется грубияну писарю. Он ведь мужик, ни с кем никогда не здоровается, а она красивая девушка.

— Гм,— заметила Сара,— ее красота недолговечна. Этот грубиян не знает, как себя держать, и она будет наказанием для него. Впрочем, я желаю полного счастья и ему и ей,— засмеялась мамзель, но это был, как говорится, смех сквозь слезы, и Жак прекрасно заметил скрытую злобу и зависть Сары.

— Для вас это, разумеется, не было бы счастьем, вы созданы для лучшей доли, чем быть женой объездчика,— успокоил ее Жак и, взяв с тарелки большой кусок торта, продолжал:

— Мне кажется, что Клара глупа и очень высокого мнения о себе. Моему барону она нравится; он пытался несколько раз поговорить с ней, но она так гордо отвергла его ухаживания, будто он какой-то батрак. У нее нет никакого такта. Я думаю, что она имеет в виду кое-кого другого, а не этого глупого писаря. На что смотрит ваш старик?

— Кто его знает,— подхватила эту мысль Сара,— я не люблю говорить об этом, но мне кажется, что здесь что-то неладно. Она... знаете, как говорят — в тихом омуте черти водятся. Я думаю, что если одно неправда, то верно другое.

— На что вы намекаете?

— Вам-то я могу доверить. Я думаю, что Клара — дочь хозяина. Старая ключница служила в доме, когда наши еще не были дворянами; хозяин, говорят, всегда хотел иметь детей; вы знаете, таковы все простые люди. Дома у него детей не было, и поэтому, говорят, он утешался на стороне, хотя к своей старухе всегда очень хорошо относился. Ключница была, вероятно, недурна, ну да кто их там разберет. Клару всегда воспитывали в деревне, учили. Как могла бы сделать это ключница на свои заработки? Конечно, она всегда вспоминает покойного мужа, но кто знает, которого. И почему бы хозяева так держались за ключницу? И хотя наша барыня любит Клару не так, как меня, но все же она ее еще ни разу не бранила, а хозяин всегда на ее стороне, и если бы не он, Калина, наверное, не стал бы объездчиком! Я не хочу сказать, что это не так, как вы думаете, но считаю, что скорее права я. Вы не заметили никакого сходства между ними?

— Не обратил внимания, но знаю, что у обоих между глазами нос.

— Ах вы, проказник! Клара, пожалуй, больше похожа на мать,— сказала Сара.

Вода начала кипеть, Сара высыпала из коробочки чай, взяла немного, положила в стакан, налила холодной воды и оставила на время, пока он как следует не вымок. Затем прополоскала его и положила в фарфоровый чайник.

— Зачем вы промываете чай?— спросил Жак.

— Этим уничтожается горечь в листьях, и чай становится нежнее на вкус и приобретает лучший цвет. Меня этому научил один русский, который бывал у графини.

— Я знаю его, такой старый усач. Ваша графиня была расположена к нему, по крайней мере так говорили, и это верно, потому что у вас тогда целый день пили чай. Вообще в том доме у вас было хорошее хозяйство — теперь на него наложен арест.

— У графини была масса долгов, и не удивительно, оба были очень расточительны, а мы жили как собаки. Я была рада, что меня приняли сюда. Так хорошо не многим живется даже в княжеском доме, я отложила себе уже несколько сот дукатов, и, бог даст, будут и еще.

Вода закипела, Сара заварила чай, затем села на диван возле Жака, положила в чашки сахар и стала ждать.

— Удивляюсь, что это происшествие с собакой не имело никаких плохих последствий, я так боялся за вас,— сказал Жак, заметив, что она упомянула о накопленных деньгах.

— Сначала и я испугалась, никому не хочется добровольно расставаться с такой хорошей жизнью, но когда я увидела, что дело скверно, я решилась на все и пустила в ход и хорошее и плохое. Я не позволю так легко выжить меня из этой кормушки.

— Говорили, будто ваша старуха невероятно рассердилась,— ответил камердинер, беря второй кусок торта.

— Достаточно бесилась и, как фурия, изливала на меня свою злобу, но, думаю, она сообразила, что, пожалуй, будет хуже для нее, если я также начну злиться, и умолкла, как будто ей заткнули рот. На следующий день я наговорила ей много приятного, считая, что так лучше, и сделала все это ради вас. Хорошо получилось. Досадно только, что она взяла этого нищего к собачке, но бояться нечего, я его легко выживу, если он мне будет мешать. Я уверена, что он не поедет с нами в город, хотя старуха собирается там хвастаться им. Все это опять-таки наделал господин Росиньоль.

— Он говорил с нашим бароном о том, какая глупая гусыня ваша старуха.

— Все же нашим гостям нравится, что мы их кормим и даем им взаймы деньги; у господина Росиньоля ничего нет за душой, а ваш барон, я думаю, тоже высоко прыгнуть не может. Когда будете служить у нас, господин Жак, вы сами сможете посмеяться. Разумеется, лучше жить у таких господ, как мои, они больше ценят нашего брата, чем аристократы. У тех нужно держать язык за зубами, и они не позволят забрать себя в руки. Но у таких, как наша хозяйка — из бывших купчих,— все возможно. Они бывают довольны, если могут сманить кого-нибудь из господского дома. Вот, пожалуйста, чай. Что вам угодно — ром или взбитые сливки? — спросила Сара, подавая гостю чашку с золотистым напитком.

— Сливки не для мужчин, вот ром — другое дело. Он, кажется, хороший, ароматный и густой, как масло. Вы получили его, вероятно, из Праги от Галанека?

— Почему вы так думаете? Нет, это редкий, дорогой ром из-за границы; в нашем доме не покупают ничего простого. Ведь вы видите, что на нем французская надпись.

— Пардон, мамзель, на этот раз вы ошиблись! Ха-ха-ха,— засмеялся Жак, разглядывая надпись на бутылке,— честное слово, мадам, тут написано: Галанек, Бетлемская площадь. Мы тоже всегда там покупаем. Это хороший ром и не такой бессовестно дорогой, как в другом месте.