Габриэле Д’Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Наслаждение. Джованни Эпископо. Девственная земля

— Греби, греби, любовь моя, — говорила Мила, лежа на корме, запрокинув голову и погрузив руки в воду у киля. Горячее оранжевое солнце обливало ее всю ярким, как пожар, светом, играло в ее волосах, нежилось на ее горле, прелестные серебряные диски бросали отблеск на щеки, дивные глаза раскрывались, как светящиеся цветы. Она была счастлива, нега блаженства охватила ее душу среди этого сладостного поединка дня и ночи, когда все предметы готовы были погаснуть.

— Греби, любовь моя!

Челнок несся вперед, у самого берега, среди свежего, благоухающего шелеста опавших побегов, корни старых ив, вросшие в плотину, казались свернувшимися змеями, стволы были похожи на тела людей, согнувшихся от горя, и от этих стволов шли молодые побеги, робко касаясь поверхности воды. Вокруг плавали большие круги зеленых листьев, неохотно уступая бешеному напору весел, на берегу мирно спали расцветающие камыши, верхушки которых были покрыты легкими пучками пушистых усиков, печальным сном объяты были деревья, которым не хотелось умирать. Мало-помалу на эти камыши, на эти деревья начало спускаться неумолимое покрывало сумерек. У фиолетовой горы торчали красные облачные обелиски, в глубине вод древний город, казалось, был объят пламенем. Приближался сумеречный покров, тишина подходила с полей, там и сям уже погруженных в тень, река окутывалась обаянием одиночества.

Весла более не рассекали воду. Челнок свободно, бесшумно плыл по течению.

— Ты устал, любовь моя, — прошептала Мила, наклонившись к юноше, лаская своими пальцами кудри вспотевших волос, вливая страсть в его кровь.

— Нет, видишь, — ответил он с улыбкой, подымая голубые глаза и в порыве желания сжимая ее в своих объятиях.

— Милая, славная, хорошая, — с дрожью в голосе повторял он, бледный и страстный, сладостно готовясь принести ее в жертву любви. — Славная, хорошая!..

Они плыли теперь по извилистой бухте, берега которой, казалось, сплетались в одну зеленую ограду. На спокойном побережье высокие стволы тянулись в ряд, как колонны под хрустальным и металлическим сводом, а между колоннами небо, испещренное агатовыми жилками, мягко сияло сквозь темную листву. От окружающей листвы, от неба нисходил на воды безмерный покой, что-то серебристо-молочное струилось в воздухе, подобное томной неге, погрузившись в которую, дремали все существа, утрачивая ощущение жизни. Но от этого царства сна поднималась какая-то гармония. Полная неги волна звуков, углубляясь в уединение сумерек, отделялась от земли, почти утомленной осенним плодородием.

— Милая, славная, хорошая!

Впереди вновь открылись бегущие берега. Теперь впереди торжествовала река, несущая вместе с холодными, готовыми влиться в море волнами, немую агонию деревьям, которым не хотелось умирать.

— Мила, слышишь? — вдруг спросил Иори, высовываясь из лодки и прислушиваясь.

У левого конца плотины в камышах послышался вдруг треск, словно гнался за кем-то дикий зверь, из камыша показалась группа: всадник и конь — и в безумном порыве бросилась в воду, которая закружилась в водовороте.

— Зиза, Зиза… — завопила цыганка, выпрямившись на коленях, окаменев от ужаса и протягивая руки к водовороту, где обезумевший Зиза, сидя на лошади, тщетно пытался взобраться в челнок.

В это мгновение в моряке пробудилась вся сила, все природное благородство.

— Тише, Мила, — проговорил он, незаметно для врага берясь за весла. И протянул врагу сильную руку.

Но Зиза, собрав последние силы, питаемые гневом и местью, вцепился в шею моряка, впился ногтями в живое тело, увлекая его в жадный, холодный поток Завязалась короткая борьба среди сумеречной тишины при мягком свете восходящей луны.

Подхваченный течением челнок плыл все дальше и дальше. Из груди покинутой Милы не вырвалось ни крика, ни рыдания: она продолжала сидеть там, как бронзовое изваяние, не отрывая глаз от безвестных вод, одна… совсем одна… Вблизи плавала выбившаяся из сил лошадь и смотрела на нее своими большими глазами, в которых в последний раз перед смертью сверкнул огонек. И одинокая Мила затерялась в необъятности вечера, в чистой беспредельности вечера.

Чужая здесь!

Нет, мой милый. Друг.

Дай мне розу.

Золотой дом.

Все благовония Аравии не очистят этой маленькой руки…

Я не пойму, я не поверю…

Людовик, не делайте этого за танцами, я вся дрожу…

Тебе, Ипполита! ( Ред. )

Тебе, Ипполита, всегда! ( Ред. )

Се человек новый. ( Ред. )

Все эти твари в совокупности есть я, и вне меня нет иного бытия.

Fonte Gaja, фонтан на площади del Campo в Сиене.

Скифанойя — старинный увеселительный замок династии Эсте, на Strada Scaniana в Ферраре, со знаменитыми фресками художников Козимо Коссы и Фр. Туры (XV век).

Башня из слоновой кости.

Сосуд духовный. Эпитеты Пр. Девы в католических молитвах.

Нежная, святая, сладостная…

Monte Mario — холм к северу от Рима, за Тибром, продолжение Ватиканского холма.

Fortuna — Счастье. Непереводимая игра слов.

Бернардино Бетти Пинтуриккио (1454–1513) — знаменитый художник умбрской школы, современник Перуджино, учителя Рафаэля.

Соль с перцем ( исп ).

Славная девчонка (исп. ).

Ибо зовут меня Крошкой.

Всегда к услугам.

Долго, часто и крепко.

Не боюсь приносящих дары.

Зерцало сладострастия.

Далеко, далеко…

Белее снега.

Ныне, пусть и не всегда.

Этюд о женщине.

Здравствуй, святой отец.

И забудь меня, потому что мне никогда не быть твоею!