Владислав Реймонт - Земля обетованная

Высокий, отделанный кружевами воротник а-ля Медичи оттенял красивое смуглое лицо, сиявшее молодостью и здоровьем; в обрамлении черных бровей и ресниц лучились чудесные фиалковые глаза, и Каролю казалось, он ощущает на лице их обжигающее прикосновение. Это горячило кровь, ослабляя твердое решение порвать с ней. Жаль было лишиться чувственных, огненных поцелуев, пламенных взоров, горячего дыхания, страстного шепота и объятий — этого неисчерпанного до дна наслаждения.

В чувственном порыве, который усиливала горечь, испытанная при встрече с Люцией, он стал страстно целовать ее.

Они целовались так долго, с таким самозабвенным упоением, что она смертельно побледнела и в состоянии близком к обмороку бессильно повисла у него на шее.

— Карл, я умираю! — в любовном экстазе шептала она посиневшими губами.

Придя немного в себя, она открыла глаза и, жадно глотая воздух, жалобно прошептала:

— Я люблю тебя! Но не целуй меня так: мне делается дурно!

Скрытые от посторонних глаз оранжереей и низко свисавшими яблоневыми ветвями, они сели у стены на тачку, и она, склонив голову ему на плечо, долго молчала.

Он обнял ее, гладил побледневшее лицо, нежно целовал отяжелевшие, опущенные веки, из-под которых выкатилась слеза.

— Что с тобой? Почему ты плачешь?

— Не знаю, не знаю, — отвечала она, и по лицу ее заструились слезы, а грудь вздымалась от сдерживаемых рыданий.

Он вытирал ей слезы, целовал, шептал слова утешения, но тщетно: она плакала, как обиженный ребенок, и не могла успокоиться.

Порой она улыбалась, но новая волна слез, застилая фиалковые глаза, прогоняла улыбку.

У Кароля беспокойство сменилось раздражением.

Слезы подействовали на него отрезвляюще: страсть улеглась, и он сидел растерянный, не зная, что это: истерический припадок или просто расходившиеся нервы.

Напрасно допытывался он, что с ней. Не отвечая и не переставая судорожно рыдать, она прятала голову у него на груди и не разжимала объятий.

Ветерок, пробираясь крадучись между яблонями и стряхивая порыжевшие цветки на траву и головы сидящей пары, раскачивал ветви, таинственно шелестел листвой и уносился прочь, оставляя после себя глубокую тишину, и только озаренные солнцем верхушки деревьев прощально помахивали ему вслед.

На крыше оранжереи расчирикались воробьи, резко, пронзительно загудели фабрики, возвещая вечерний перерыв, и по парку прокатилось громоподобное эхо.

Люция перестала плакать, вытерла слезы, посмотрелась в маленькое зеркальце и, поправляя волосы и глядя на его хмурое лицо, тихо спросила:

— Ты сердишься на меня, Карл?

— Нет, что ты! Просто меня встревожил твой плач.

— Прости, но я не могла сдержаться… Я так ждала этой встречи, так о ней мечтала, радовалась… Мне очень-очень плохо дома… Карл, забери меня оттуда, если хочешь, убей, только сделай так, чтобы я туда больше не возвращалась! — с отчаянием выкрикнула она, хватая его за руки и взглядом моля о помощи и сострадании.

— Успокойся, Люция. Ты взволнована, расстроена и сама не знаешь, что говоришь.

— Нет, знаю. Я хочу быть с тобой, Карл! Я не могу больше жить с ними, не могу! — с жаром восклицала она.

— Чем же я могу тебе помочь? — с плохо скрываемым раздражением спросил он, и его серые глаза гневно сверкнули.

При этих словах она вскочила, как перед разверзшейся пропастью, и уставилась на него долгим, остановившимся взглядом, в котором читался ужас.

— Кароль, ты не любишь меня и никогда не любил! — тихо выговорила она трясущимися губами и с замиранием сердца ждала ответа.

Страшный приговор чуть было не сорвался с его уст, но, движимый жалостью, он сдержался и, улыбнувшись, обнял ее и стал целовать трепетавшие, точно крылышки умирающего мотылька, веки. Из-под них на него смотрели испуганные, полные слез глаза.

— Ты сегодня раздражена и расстроена. Тебе надо успокоиться. И обещай мне больше никогда не думать и не говорить о таких вещах, потому что меня это очень огорчает, слышишь, Люди? — сказал он, стараясь придать своему голосу ласковый оттенок.

— Хорошо, Карл! Больше не буду! Прости меня! Я так страшно тебя люблю и так боюсь разлуки с тобой, что мне захотелось, чтобы ты рассеял мои сомнения.

— Надеюсь, теперь ты мне веришь? И успокоишься, не правда ли?

— Конечно, верю! Кому же мне верить, Карл, как не тебе? — воскликнула она с глубокой искренностью.

— У тебя какая-нибудь неприятность дома?

— Если бы только одна! Их у меня ежедневно тысячи. А сегодня еще приехала тетка из Ченстохова и все время причитала, что у нас нет детей. Слышишь, Карл? В семье очень недовольны и вечно меня этим попрекают. Муж сказал: ему стыдно за меня перед родными, и пригрозил разводом. И они порешили, что тетка свозит меня в Броды к тамошнему цадику, — тот якобы знает такое средство…

— И ты согласилась?

— Они могут заставить силой… Ведь за меня некому заступиться… Я должна покориться… — тихо прошептала она, в отчаянии стиснув зубы, и смотрела на него умоляющими глазами в ожидании помощи.

Но Кароль сделал нетерпеливое движение и взглянул на часы.

— Он пригрозил развестись со мной и отправить обратно в родной городишко, если я откажусь. Слышишь, они увезут меня далеко-далеко, и я больше никогда тебя не увижу…

И словно обезумев от страха, что может навсегда потерять его, она бросилась ему на грудь, обняла, прижалась к нему всем телом и, ослепленная ужасом и любовью, осыпала поцелуями его руки.

— Пора уходить. Уже играет музыка, скоро в парке начнет собираться публика, и нас может кто-нибудь увидеть.

— Ну и пускай! Я люблю тебя, Карл, и могу во всеуслышание сказать это. Что мне мнение людей, когда ты со мной!

— Надо соблюдать приличия.

— А что бы ты сделал, если бы в один прекрасный день я пришла к тебе и осталась с тобой навсегда? — с живостью спросила она, пылко прижимаясь к нему, и лицо ее просияло от счастья. — И мы были бы всегда, всегда вместе… — с невыразимой нежностью говорила она, перемежая слова страстными поцелуями.

— Ты как ребенок, сама не понимаешь, что говоришь… Это безумие.

— А разве любовь не безумие?

— Да, да! Но нам пора расстаться, — торопливо говорил он, прислушиваясь к далеким звукам музыки, глухо доносившимся сюда, под деревья, где уже начинало смеркаться.

— Ты не любишь меня, Карл, — сказала она и в знак того, что шутит, подставила для поцелуя губы.

Но он посмотрел на нее так холодно и неприязненно, так резко прозвучал в ответ его голос, что она вздрогнула, выпустила его руку и, испуганная, потерянная, пошла рядом, печальным взглядом скользя по деревьям, под которыми притаились вечерние сумерки, пронизанные медно-красными лучами заходящего солнца.