Владислав Реймонт - Земля обетованная

— А знаете, Шульц, я случайно открыл тайну вашего Кесслера-младшего! — заявил Стах, надев штиблету и продолжив хождение по комнате.

— О, у вас способности настоящего сыщика.

— Потому что я наблюдателен.

— Да, иной раз зоркость приносит пользу!

— Эй, Малиновский! — окликнул Вильчек, опять присаживаясь, — от узких штиблет ноги прямо горели.

— Ну что ж, похвались своей сноровкой и проницательностью, мы будем терпеливо слушать, а тем временем и ботиночки, может, помягче станут, — издевался Адам.

— Вчера утром на Всходней улице я встретил прехорошенькую девушку и пошел за ней, чтобы получше ее рассмотреть, — лицо показалось мне знакомым. Она подошла к дому на Дзельной и скрылась во дворе. Я немного огорчился, ищу сторожа, чтобы расспросить про нее, и вдруг натыкаюсь на молодого Кесслера, он тоже входит в ворота. Мне это показалось подозрительным — известно ведь, что Кесслер не дает проходу девушкам. Я подождал возле дома и через несколько минут таки дождался — Кесслер вышел, да не один, а с той девушкой, только теперь она была так разодета, что я с трудом ее узнал. Они уселись в экипаж, который ждал чуть поодаль, и поехали по направлению к вокзалу. Ты, Малиновский, должен знать эту девушку.

— Почему ты так полагаешь? — спросил равнодушно Адам.

— А я видел тебя с нею в прошлое воскресенье, вы вместе вышли из семейного рабочего дома Кесслера, ты даже держал ее под руку.

— Неправда, это не могла быть!.. — вскричал Малиновский, запнувшись на каком-то имени.

— А я совершенно уверен, что она. Брюнетка, очень живая и очень хорошенькая.

— Мне-то какое до этого дело! — с напускной небрежностью бросил Адам, чувствуя себя так, будто его внутренности беспощадно раздирает когтистая лапа.

По описанию Вильчека он понял, что то была Зоська, его сестра. Но нет, он не мог этому поверить, и он сидел молча, испытывая желание поскорее убежать, однако не двигался с места; потупив голову, он не глядел на товарищей, боясь встретиться с ними взглядом и невольно выдать тайну.

Немного успокоившись, Малиновский с невозмутимым видом оделся и вышел, не дожидаясь остальных. Он поспешил к родителям, жившим в семейном рабочем доме Кесслера.

Большие четырехэтажные коробки, похожие на казармы, где ютилось несколько сот человек, стояли темные и притихшие, только в одном окне горел свет. Весь дом спал, даже в коридорах, по которым торопливо шагал Малиновский, было темно, пусто, и звук его шагов в тишине казался оглушительно громким.

В квартире он застал мать и младшего брата — тот сидел на кухоньке, укутанный платком, и, заткнув уши руками, раскачивался и монотонным голосом зубрил завтрашний урок.

— Отец давно пошел на фабрику? — спросил Адам, ища глазами Зосю в другой комнате.

Мать не ответила — она стояла на коленях перед позолоченным образом Богоматери Ченстоховской, поблескивавшим на комоде в свете красной лампады, и вполголоса читала молитву, быстро перебирая зерна длинных четок.

— А где Зоська? — спросил Адам, весь дрожа от волнения.

— … и благословен плод чрева Твоего, Иисусе, аминь! Отец ушел уже давно. А Зоська еще вчера уехала к тете Олесе.

И мать продолжила прерванную молитву.

Адам не знал, что делать; он собирался рассказать матери о своих подозрениях, но, увидев ее столь благочестиво сосредоточенной, углубленной в молитву, не решился. Ему жаль было нарушить покой, царивший в полутемной, тихой квартирке.

Он немного посидел, глядя на немолодое, усталое лицо матери, на ее седые волосы в кроваво-красных отсветах от лампады и на стоявшие по обе стороны образа два горшочка с цветущими гиацинтами, источавшими пряный аромат.

— Ривус — река, терра — земля, менса — стол, наутилус — моряк, — упрямо и монотонно повторял братишка, отчаянно болтая ногами.

— Зоська в самом деле поехала к тете? — спросил Адам потише.

— Я же тебе сказала. Чай еще горячий, Юзек только недавно принес воду с фабрики. Если хочешь, сделаю тебе чай. Ну как?

Адам ничего не ответил, он ушел, не обращая внимания на призывы матери вернуться, и направился на фабрику Кесслера, где отец работал механиком при главном двигателе.

Сторож безо всякого пропустил его в большой темный двор, с трех сторон огороженный огромными корпусами, которые сверкали сотнями окон и гудели неустанным глухим шумом работающих машин, — в ткацких и прядильных цехах уже с месяц из-за чрезмерной нагрузки работа шла и днем и ночью.

С четвертой стороны, замыкавшей огромный прямоугольник, стояло перед высокой трубой четырехэтажное здание, похожее на башню, — в его тускло светившихся окнах мелькало в бешеном кружении гигантское маховое колесо.

Адам миновал приземистые, теперь бездействующие корпуса, где помещались красильни для пряжи и мыловарня, — из жиров, получаемых при обезжиривании шерсти, изготовляли, кроме поташа, еще и серое мыло; миновал и печи, огни которых виднелись уже издали, отбрасывая багровые полосы на лежавшие поблизости кучи угля.

Несколько полуголых, черных от пыли рабочих беспрерывно подвозили на тачках уголь, а другие забрасывали его в топки.

Адам вошел в башню. Сперва в полутьме он ничего не увидел — маховое колесо, похожее на чудовищного свернувшегося кольцом гада, с бешеной скоростью, рассыпая стальные искры, выпрыгивало из земли, куда было погружено до половины; оно неистово рвалось вверх, словно желая разбить стеснявшие его стены и сбежать, потом с пронзительным свистом уходило вниз и опять выскакивало наверх, вращаясь неустанно и с такой быстротой, что невозможно было уловить его очертания, виднелось лишь туманно мерцающее пятно — искры, отлетая от полированной стальной поверхности, сливались в серебристый ореол, который окружал колесо и наполнял темноту в башне мириадами огненных точек.

Несколько масляных ламп, подвешенных на стенах, освещали своими дрожащими язычками поршни, которые, будто стальные, толстые как бревна руки, также двигались без устали с однообразным, дружным, режущим слух свистом, словно в бессильной ярости пытались ухватить маховое колесо, наглухо закрепленное и неизменно рвущееся прочь.

Малиновский-старший ходил с масленкой в руке вокруг медного барьера, окружавшего машину, и следил по манометру за количеством производимой энергии. Он заметил сына, но сперва еще раз обошел машину, обтер какие-то детали, понаблюдал за ее работой и лишь потом повернулся к Адаму. Набил табаком трубку, зажег и вопросительно посмотрел на сына.

— Я пришел сказать вам, отец, что Зоська, вероятно, стала любовницей Кесслера.

— Дурень! С чего ты взял?

Адам начал рассказывать то, что услышал от Вильчека; он говорил вполголоса, хотя в этом адском шуме и пушечный гром был бы заглушен.