Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

— Еще бы ей не плакать, — пробормотала Филомена. — Теперь-то, когда ангел-хранитель убит, им худо придется.

Когда Северина подошла к группе людей, стоявших возле открытой дверцы купе, Кош и Рубо вышли из вагона; и помощник начальника станции тут же начал рассказывать о том, что знал.

— Не правда ли, дорогая, вчера утром, приехав в Париж, мы тотчас отправились повидать господина Гранморена?.. Было это примерно в четверть двенадцатого, ведь так?

Он пристально взглянул на жену, и она покорно подтвердила:

— Да, ровно в четверть двенадцатого.

Но тут взгляд Северины упал на потемневшее от крови сидение, судорога сдавила ей горло, она разрыдалась. И взволнованный г-н Дабади торопливо вмешался:

— Сударыня, если вы не в силах сносить это зрелище… Мы отлично понимаем ваше горе…

— Всего два слова, — перебил полицейский комиссар. — А потом госпожу Рубо проводят домой.

Рубо поспешно продолжал:

— Поговорив о том о сем, господин Гранморен объявил нам, что намерен на другой день поехать в Дуанвиль, к своей сестре… Я так и вижу его за письменным столом. Сам я сидел справа, моя жена — слева… Не так ли, дорогая? Ведь он сказал нам, что выедет на другой день?

— Да, на другой день.

Полицейский комиссар, продолжавший что-то быстро записывать, вскинул голову.

— То есть как, на другой день? Ведь он выехал в тот же вечер!

— Обождите! — возразил Рубо. — Когда господин Гранморен узнал, что мы вечером возвращаемся в Гавр, он решил было ехать курьерским вместе с нами, если моя жена согласится отправиться с ним в Дуанвиль и провести там несколько дней у его сестры, как это уже бывало. Но у жены много дел по дому, и она отказалась… Ведь ты отказалась, не так ли?

— Я отказалась, да.

— Так вот, он был очень любезен… Принял во мне большое участие, а потом проводил нас до дверей кабинета… Не так ли, дорогая.

— Да, до дверей.

— Вечером мы уехали… Прежде чем войти в купе, я беседовал с начальником станции, господином Вандорпом. И ничего такого не видел. Я был сильно раздосадован, ибо полагал, что мы поедем одни, а вдруг оказалось, что в углу сидит какая-то дама, которую я раньше не заметил; в последнюю минуту вошли еще двое — супружеская чета… До самого Руана я ничего такого не обнаружил, ничего такого не заметил… В Руане мы вышли на платформу, чтобы немного поразмяться, и каково же было наше удивление, когда и третьем или четвертом вагоне от нас увидели господина Гранморена, стоявшего в дверях купе! «Как, господин председатель, вы все же поехали? Вот так так! А мы-то и не подозреваем, что вы путешествуете вместе с нами!» И он объяснил, что получил депешу… Послышался свисток, мы поспешили подняться в свое купе, где, кстати сказать, никого не обнаружили: все наши попутчики сошли в Руане, что, признаюсь, нас нимало не огорчило… Вот и все, не так ли, дорогая?

— Да, все.

Простой, бесхитростный рассказ произвел огромное впечатление на собравшихся. Все стояли разинув рты, силясь понять. Полицейский комиссар перестал писать и, выражая общее недоумение, спросил:

— И вы убеждены, что в салон-вагоне, кроме господина Гранморена, никого не было?

— О, совершенно убежден.

По толпе пробежал трепет. Вся эта таинственность наполнила людей страхом, каждый почувствовал, как у него по спине забегали мурашки. Если пассажир ехал в купе один, кто ж мог его убить и выбросить из вагона в трех лье от Руана, не доезжая до следующей станции?

В тишине послышался злобный голос Филомены:

— Что-то уж больно странно.

Почувствовав на себе ее взгляд, Рубо в свою очередь посмотрел на нее и даже слегка кивнул головой, словно желая сказать, что и он считает это странным. Рядом с Филоменой он увидел Пеке и г-жу Лебле, они тоже покачивали головой. Взоры собравшихся устремились на Рубо, от него ждали еще чего-то, хотели прочесть на его лице какие-то упущенные подробности, способные пролить свет на дело. Эти взгляды не обвиняли, в них сквозило лишь острое любопытство; и все же Рубо казалось, будто в воздухе витает какое-то смутное подозрение и достаточно малейшего факта, чтобы оно превратилось в уверенность.

— Невероятно, — пробормотал Кош.

— Более чем невероятно, — подхватил Дабади.

И тогда Рубо решился:

— Я могу еще уверенно сказать, что курьерский поезд, следующий без остановки от Руана до Барантена, шел с обычной скоростью, и я ничего необычного не заметил… Утверждаю это потому, что когда мы остались в купе одни, я опустил стекло и закурил папиросу; высунувшись в окно, я огляделся, мне были отчетливо слышны все звуки в поезде… В Барантене, увидев на платформе господина Бесьера, начальника станции и моего преемника, я подозвал его, и мы обменялись несколькими словами, он даже поднялся на подножку и пожал мне руку… Не так ли, дорогая? Можно спросить у господина Бесьера, и он это засвидетельствует.

Северина — по-прежнему неподвижная и бледная, с выражением горя на лице — вновь подтвердила слова мужа:

— Он это засвидетельствует, да.

Теперь всякая возможность обвинения отпала; ведь супруги Рубо вошли в Руане к себе в купе, а в Барантене их видел сам начальник станции. Тень подозрения, которая, как показалось Рубо, нависла над ним, рассеялась, зато изумление присутствующих возрастало. Дело приобретало все более и более таинственный характер.

— Послушайте, начал полицейский комиссар, — а вы совершенно уверены, что в Руане никто не мог проникнуть в купе господина Гранморена после того, как вы с ним распрощались?

Очевидно, Рубо не ожидал такого вопроса, он впервые смешался, так как заранее не приготовил ответа. В нерешительности он взглянул на жену.

— Нет, не думаю… Уже запирали дверцы, раздался свисток, мы едва успели дойти до нашего вагона… А потом ведь это был салон-вагон, и, думается, туда никто не мог проникнуть…

Однако голубые глаза его жены расширились и сделались такими большими, что он испугался и пошел на попятный.

— Вообще-то я не знаю… Да, может, кто и сумел туда войти… На платформе была такая толчея…

По мере того как он говорил, голос его звучал все увереннее, для вновь родившейся версии находилось подтверждение:

— Понимаете, в связи с празднеством в Гавре толпа была громадная… Нам пришлось защищать свое купе от пассажиров второго и даже третьего класса… А потом вокзал так плохо освещен, ничего не видно, люди толкались, кричали, была страшная суматоха… Ей-богу! Вполне возможно, кто-нибудь, не сумев сесть в поезд или нарочно воспользовавшись неразберихой, силой проник в салон-вагон в последнюю секунду.

Он остановился:

— Как ты считаешь, дорогая? Пожалуй, так оно и случилось?

Северина в полном изнеможении поднесла платок к распухшим глазам и повторила: