Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь

— Один свидетель заявил, будто ваш брат получил депешу, срочно вызывавшую его в Дуанвиль… Мы таковой не обнаружили. Писали ли вы что-нибудь господину Гранморену, сударыня?

Улыбаясь, г-жа Боннеон непринужденно, словно ведя дружескую беседу, заговорила:

— Брату я не писала, я ждала его, знала, что он должен приехать, но точного дня он не назвал. Он всегда появлялся без предупреждения, приезжал обычно ночным поездом. Жил он в уединенном флигеле, в глубине парка, двери там выходят на пустынную улочку, и мы даже не слышали, как он подъезжал в коляске, которую брал в Барантене. В доме он показывался лишь на другой день, иногда чуть ли не к обеду, словно уже давно живущий рядом сосед… Но на сей раз я его ждала, он должен был привезти десять тысяч франков, которые мне задолжал. Эти деньги, безусловно, были при нем. Вот почему, я полагаю, и убили-то его, чтобы ограбить.

Наступило короткое молчание; потом следователь, взглянув на нее в упор, спросил:

— А что думаете вы о госпоже Рубо и ее муже?

У нее вырвался протестующий жест:

— О нет, любезный господин Денизе, уж вам-то не следует заблуждаться на счет этих славных людей… Северина всегда была хорошей девочкой, очень кроткой, даже покорной и вместе с тем прелестной, что никому не вредит. Если вы настаиваете, то могу еще раз повторить: я уверена, что она я ее муж не способны совершить злодеяние.

Денизе одобрительно покачивал головой; потом он с торжеством посмотрел на г-жу де Лашене. Задетая за живое, та решила вмешаться:

— Уж слишком вы снисходительны, тетя.

И тогда г-жа Боннеон, по обыкновению не стесняясь в выражениях, выложила все, что думала.

— Оставь, Берта, тут мы с тобой никогда не столкуемся… Северина всегда была весела, любила посмеяться и правильно поступала… Я отлично знаю, о чем вы с мужем думаете. Но у вас, видно, от корысти в голове помутилось, коль скоро вы так удивляетесь тому, что твой отец отказал этой славной Северине дом в Круа-де-Мофра… Он ее вырастил, дал приданое, вполне понятно, что он упомянул ее и в завещании. Разве он не смотрел на нее почти как на дочь?.. Ах, моя милая, деньги так мало значат для счастья!

Действительно, г-жа Боннеон, которая всю жизнь была очень богата, никогда не отличалась корыстолюбием. Больше того, с утонченностью привыкшей к обожанию женщины она не упускала случая подчеркнуть, что для нее главный смысл жизни — в красоте и любви.

— Это Рубо упомянул о депеше, — сухо вставил г-н де Лашене. — Если б депеши не было, господин председатель не мог сказать ему, будто получил ее. Чего ради Рубо солгал?

— Но, — пылко воскликнул Денизе, — председатель мог и сам придумать версию об этой депеше, чтобы объяснить свой внезапный отъезд супругам Рубо. По их собственному свидетельству, он предполагал поехать только на другой день; и вот, очутившись в одном поезде с ними и, видимо, не желая открывать истинную причину своего отъезда, которая, кстати, неизвестна и нам, он придумал историю с телеграммой… Вообще же это не важно, это ни к чему не ведет.

Вновь наступило молчание. Когда следователь опять заговорил, внешне он был совершенно спокоен, но крайне осторожно подбирал выражения:

— Сейчас, сударыня, я приступаю к весьма деликатному предмету и потому прошу извинить характер моих вопросов. Никто более меня не уважает память вашего брата… Ведь разное толковали, не правда ли? Говорили, будто у него были любовницы.

Госпожа Боннеон снова заулыбалась с присущей ей бесконечной терпимостью:

— О любезный господин Денизе, это в его-то возрасте!.. Брат мой рано овдовел, и я никогда не считала себя вправе находить дурным то, что ему представлялось хорошим. Он жил, как ему нравилось, а я не позволяла себе ни во что вмешиваться. Одно только я знаю — он никогда не ронял своего достоинства и до самого конца оставался человеком из высшего общества.

Берта, негодуя, что при ней говорят о любовницах отца, потупила взор; ее супруг, также смущенный, отошел к окну и повернулся спиной к беседующим.

— Извините мою настойчивость, — продолжал следователь. — А что за история произошла с вашей молоденькой горничной?

— Ах да, с Луизеттой… Но, любезный господин Денизе, ведь то была порочная девчонка, которая в четырнадцать лет уже спуталась с каким-то рецидивистом.

Ее смерть хотели обратить во вред моему брату. Это просто низость, я вам сейчас все расскажу.

Без сомнения, она была по-своему чистосердечна. Хотя г-жа Боннеон знала о наклонностях председателя суда и его трагическая смерть не слишком ее поразила, однако она считала необходимым защитить добрую репутацию семьи. К тому же, понимая, что ее покойный брат стремился, по-видимому, овладеть злосчастной Луизеттой, она одновременно считала, что девочка уже была глубоко порочна.

— Вы только представьте себе девчушку, такую миниатюрную, такую хрупкую, белокурую и розовенькую, как ангелочек, да к тому же кроткую и послушную, этакую невинную крошку, которой любой священник отпустил бы грехи без исповеди… Так вот, ей еще и четырнадцати не было, когда она сделалась подружкой некоего каменолома по имени Кабюш, свирепого малого, который незадолго перед тем просидел пять лет в тюрьме за то, что убил кого-то в кабаке. Он жил, как дикарь, на опушке Бекурского леса, в лачуге, сложенной из стволов, обмазанных глиной, — она досталась ему после отца, умершего с горя. Кабюш этот упрямо трудился в полузаброшенных каменоломнях, где, если не ошибаюсь, некогда добывали камни, из которых построена добрая половина Руана. Вот в это логово девчонка и ходила к своему оборотню; он наводил такой страх на всю округу, что жил совершенно один, точно зачумленный. Нередко их встречали вдвоем: взявшись за руки, они бродили по лесу — миниатюрная крошка и огромный звероподобный детина. Словом, уму непостижимый разврат… Натурально, я узнала обо всем только позднее. Ведь я взяла к себе в дом Луизетту почти из милосердия, по доброте сердечной. Ее родные, эти Мизары, последние бедняки, и словечком не обмолвились о том, что, сколько они ни колотили девчонку, она все-таки убегала к своему Кабюшу, если только ее не запирали… Тогда-то и случилась беда. У моего брата в Дуанвиле не было своих слуг. Луизетта и еще одна женщина прибирали в стоявшем в отдалении флигеле, который он занимал. Однажды утром девочка отправилась туда одна и после этого исчезла. По-моему, она уже давно подготовляла свой побег, быть может, сердечный друг где-то поджидал ее и увел к себе… Но самое страшное началось потом — дней через пять распространился слух о смерти Луизетты, в подробностях рассказывали о том, будто мой брат пытался ее изнасиловать и при таких чудовищных обстоятельствах, что, обезумев от ужаса, девочка кинулась к своему Кабюшу и, как рассказывали, умерла там от горячки. Что ж произошло в действительности? Ходило столько толков, что трудно сказать. Со своей стороны я полагаю, что Луизетта, и в самом деле погибшая от злокачественной лихорадки, как определил врач, стала жертвой собственной неосторожности: ночи, проведенные под открытым небом, привычка бродить по болотам… Не правда ли, любезный господин Денизе, вы не допускаете мысли, будто брат мог истерзать девчонку? Это гнусно, это невозможно.