Анна Зегерс - Седьмой крест. Рассказы

И он засвистел, глядя в окно.

Циллих повернул к нему голову. «Где бы ты был?» Что значит этот вопрос? Почему эти двое заметили, что со мной что-то не в порядке? И почему этот парень сейчас глядит в окно? Что его там заинтересовало? Подъемный кран? Его длинная стрела так высоко поднята над землей, а трос с крюком слишком медленно ползет по двойным шкивам…»

— Между нами говоря, мы Мюллера еще раз подмазали. Пришлось!.. — сказал Ганс, пихнув Циллиха в бок. — Приехал инспектор проверять списки. К счастью, мы вовремя об этом узнали…

— Мы ведь тебе уже объясняли, когда сюда ехали, — перебил его Франц, — что нужны справки со всех мест, где ты проживал.

— Со всех?

— Конечно, и на это уходит время… Откуда ты родом?

«Откуда я родом? — с отчаянием думал Циллих. — Что я им тогда сказал? Из Шлезвига? Из Рейнской области? Из Саксонии?»

— Не волнуйся, — сказал Ганс со смешинками в глазах. — Теперь все уже в порядке. Мюллер просто переложил твою карточку из ящика «Не проверенные» в ящик «Проверенные».

— Большое спасибо, товарищи! — вырвалось у Циллиха помимо его воли.

Он сидел беспомощный и неуклюжий между двумя ладными, увертливыми парнями. «Зачем я поблагодарил их? — думал Циллих. — Почему я не сказал: а мне наплевать! Или просто промолчал. Мы ведь не раз прежде вот так ловили людей на нелегальном положении. Вот, например, коммуниста, окружного секретаря Штрауба…»

Циллих нашел какой-то предлог и быстро ушел. Он заметил, что парни придвинулись друг к другу и о чем-то зашептались. Теперь он снова был начеку. В столовой он всегда старался стоять лицом к двери. Когда он издали видел на строительной площадке Франца или Ганса, он быстро сворачивал в другую сторону. Несколько раз ему передавали, что его приятели ждут его там-то и там-то. Назначенное место свидания он всегда обходил стороной. Если бы не эти двое, которые его сюда устроили, он чувствовал бы себя на стройке совершенно спокойно.

В день получки оказалось, что они ожидают его у дверей конторы. Как обычно, они взяли его под руки слева и справа. Так втроем они принялись разгуливать взад-вперед в теплых предвечерних сумерках.

— Мы слышали, ваш корпус будет сдаваться на этой неделе… На внутреннюю отделку много времени не уйдет… Говорят, в том месяце фабрику пустят… И знаешь, какая продукция? Армейское снаряжение… Американцы все делают на месте, они не возят из-за океана…

Они помолчали. Так как Циллих не выразил никакого удивления, Франц решил высказаться сам.

— Им теперь мало, что наш брат спину гнет во враждебных странах…

— Они хотят, чтобы мы теперь на своей земле на них вкалывали… — подхватил Ганс.

Циллих молча слушал. Он не понимал, куда они клонят. Он вздохнул.

— Вот ты вздыхаешь, а что толку вздыхать! — воскликнул Франц. — Им надо дать почувствовать, что они себе еще не все могут разрешить.

Вызов, прозвучавший в словах Франца, заразил Циллиха, и он ответил в том же тоне:

— Что надо делать?

Они плотнее притиснулись к нему, быстрее зашагали, еще энергичней стали размахивать руками.

— Завтра из четвертого окна на третьем этаже тебе подадут знак. Тогда ты немедленно поднимешься на четвертый этаж, подойдешь тоже к четвертому окну и там, где из стены выходит проводка, будет торчать конец шнура. Ты должен его вытянуть и уложить вдоль проводки. Ты с этим справишься за четверть минуты. После ужина к тебе подойдут в столовой и дадут задание на следующий день. Ясно?

— Так точно, — ответил Циллих.

Они расстались — все разошлись в разные стороны.

Циллих по старой привычке рано отправился спать. Он лежал на койке, положив руки под голову. Его сердце, о котором он прежде не смог бы сказать, где в точности оно находится, стучало резкими колючими ударами. «Что ты так бьешься?» — сказал он своему сердцу. «Сегодня ты мог бы спать спокойно. Сегодня вины еще на тебе нет».

Как ему охранить себя от тех глупостей, что замышляют эти юнцы? Они, видно, готовят эту безумную акцию на тот день, на который оккупанты назначили пуск фабрики. Подумать только, что такие вещи возможны и теперь! И за это они не получат ни ордена, ни денег, ни власти. Они не получили на это никаких указаний сверху, они вообще теперь не имеют никакого права кому-либо что-нибудь приказывать. И почему они выбрали именно его? Потому, что заметили, что он в бегах? Неужели мало, если человеку угрожает каторга за одну вину?

Да, прежде он и сам был готов на любое безумство. Он прошел с фюрером огонь, и воду, и медные трубы. Теперь фюрер умер. Правда, находятся люди, которые в это не верят. Но, живой он или мертвый, приказывать он уже не может. И второй раз фюреру не удастся его обмануть. Он сулил ему славу и блеск, обещал разделить с ним свою власть. Он выманил его из дома, оторвал от плуга и поля. Обещано было с три короба, и что же из этого получилось? Преследования и страх. Его бросили на произвол судьбы.

Если он сделает то, что велят эти мальчишки, положение его будет еще хуже. И еще куда хуже, если откажется. Вот тогда они ему покажут, где раки зимуют.

Завтра ему нельзя выходить на работу. С этой стройкой — все, кончилось его времечко. Тогда уж лучше всего смотаться ночью. Он застонал. Он смертельно устал от сегодняшнего рабочего дня и от длившегося уже много недель побега.

Но, несмотря на это изнеможение, которое незадолго до конца в последний раз победила жажда жизни, Циллиху удалось с той же находчивостью, ловкостью и изобретательностью, которые он проявил во время бегства из Вейнгейма, благополучно миновать все охранные посты, опоясавшие строительство. На рассвете он со своим узелком в руках уже шагал по горам.

Ремонтный поезд, который перевозил все необходимое для восстановления железнодорожных путей, вернулся после окончания работ в свой отправной пункт Вальдау, в трех часах езды от Цейсена. Вольперт решил сразу же съездить в деревню, чтобы на месте выяснить, чем завершились поиски Циллиха. Хождения по различным административным инстанциям принесли ему одни разочарования: обнаружить беглеца не удавалось.

По сравнению с его первым посещением деревня стала еще нарядней и чище. Еще заметнее, чем тогда, о войне напоминали только кое-где новые кирпичи и отдельные свежевыкрашенные стены. Вольперт направился в ратушу. Бургомистр, старый, бывалый человек по фамилии Абст, крестьянин с достатком, у которого была одна лошадь и пять коров, прекрасно понимал нетерпение Вольперта. Он сам провел два года в концентрационном лагере, а оттуда был направлен в штрафной батальон.

— Но богу было угодно иначе, — рассказывал он о себе. — Я цел и невредим, вернулся домой, к жене и детям. Лошади, правда, нет. Клянусь вам, я ничего не делал против Гитлера. Разве что позволил себе когда-нибудь обмолвиться о нем недобрым словом или рассказать анекдот. Надлер, крестьянин из нашей деревни, донес на меня, потому что во всех делах я был куда удачливее его.