Габриэле д'Аннунцио - Собрание сочинений в 6 томах. Том 3. Франческа да Римини. Слава. Дочь Иорио. Факел под мерой. Сильнее любви. Корабль. Новеллы

Вирджинио.Войди! Войди, Марко.

Входят архитектор Марко Далио и врач Джиованни Конти.

Марко Далио.Мы на минутку заглянули к тебе. Ты еще не кончил заниматься?

Вирджинио.Нет, кончил.

Джиованни Конти.Как поживаете, Мария?

Мария.Неважно, доктор.

Джиованни.У вас руки холодные и нет обычного хорошего вида.

Мария.Я, кажется, сегодня немного утомилась.

Марко.Она пешком пришла от Сан-Сильвестро. Я видел ее в Космедине: она бежала под проливным дождем с руками, полными фиалок.

Джиованни.Действительно, какой у вас от этих фиалок чудесный запах, в особенности после госпиталя!

Мария.Только что вспомнила, что я еще не сняла с себя мокрого платья.

Марко.Нет! Не убегайте от нас!

Джиованни.Что это за новая мода бродить с утра до вечера?

Мария.Совсем не новая. Спросите у брата. В Анцио мы делали десятки миль каждый день.

Джиованни.Не по каменным ли мостовым?

Мария.Конечно!

Марко.Вирджинио, а рассказала тебе сестра о моих открытиях?

Вирджинио.Да! Я вижу, что ты сияешь.

Марко.Теперь мне известно, что церковь папы Калликста вся покрыта живописью: это прямо «библия бедных». Я докажу теперь существование в двенадцатом столетии римской школы.

Мария.Прошу простить. Мне становится холодно от мокрого платья, пойду переоденусь, но обещаю вернуться.

Джиованни.Наверное?

Мария.Да, через несколько минут.

Марко.Мы долго не пробудем. Уже поздно.

Джиованни.У меня для вас есть кое-что.

Мария.Что такое?

Джиованни.Книжечка сестры Цецилии.

Мария.Дайте.

Джиованни.Дам, когда вернетесь.

Она улыбается и рукой приветствует остающихся.

Мария.Вернусь! Обещаю!

Она берет со стола шляпу, перчатки и выходит в дверь налево. Мужчины все трое провожают ее взорами.

Марко.Какое обаяние она производит на тех, кто ее знает! Понимаю, Вирджинио, твою нежность к ней, вечную заботу! Видя ее красоту, ее нежную женственность, невольно боишься, чтобы что-нибудь или кто-нибудь не причинил ей огорчения. Мы с Джиованни твои соперники в братской любви к ней.

Джиованни.Что с ней? Почему она так мрачна?

Вирджинио.Мы получили дурные вести из Перуджии. Мысль о матери снова волнует ее. Ей тяжело думать, что она несчастна. Хотелось бы помочь ей, а чувствуешь себя чужим.

Джиованни.Ах! Чем больше горя мы видим от родного, близкого нам существа, тем дороже оно нам.

Марко.Это верно. Я весь день работаю над тем, чтобы вдохнуть жизнь в мертвый камень, доктор целые часы проводит в госпитале, стараясь лечить неизлечимые недуги старости, а что заставляет нас каждый вечер после наших занятий взбираться на твою лестницу? Желание отогреть душу у дружеского очага, помогающего нам переносить тяжесть домашней жизни. Мы можем иногда и надоесть. Но мы здесь находим отдых и сердца наши оживают здесь. Мы тут встречаем, ты это знаешь, идеальную сестру. Мы с каждым днем сходимся с тобой ближе, чтобы иметь право больше и больше любить ее. Мы тут отогреваемся, вдыхаем в себя иллюзию семейной чистоты, которой не знаем у себя дома.

Вирджинио.Друг мой, ты очень добр.

Наступило молчание. Каждый из друзей поглощен своими думами. Надвигаются сумерки. В комнате темнеет.

Марко.Я встретил Коррадо Брандо, он шел отсюда?

Вирджинио.Да.

Марко.Он не заметил меня, он весь был погружен в свои мысли. Он шел быстрыми, большими шагами. Я даже не пытался остановить его, только подумал: «Кто же его остановит?» Потом мне пришли вдруг в голову слова, которые могли бы быть его ответом: «Куда бегу? Я бегу за богом, тенью которого я являюсь».

Вирджинио.Он страдает религиозной манией.

Марко.Затем я увидел паром, который перевозил через Тибр доктора из госпиталя св. Михаила в убежище на противоположный берег. Признаюсь, что эти две встречи заставили меня позабыть об римской гладкой кладке в храме Цереры. Твой Харон, дорогой Джиованни, не знает символического значения монеты в десять сантимов, которую ты каждый вечер даешь ему за переправу.

Джиованни.Странный человек этот старый Патрика.

Марко.Его зовут Патрика?

Джиованни.Так все зовут его по ту сторону Тибра, но может быть, у него и нет имени, как нет возраста. Он говорит, что родился в Лунгарстаге, но, с тех пор как я себя помню, я не помню того времени, когда бы на мой зов он не катил с противоположного берега точно сорвавшаяся глыба земли. Ты его хорошо разглядел? Лица у него нет: вместо лица у него полусгнившая от сырости маска. Глаза его выцвели, они, вероятно, видели, как воздвигался мост Эмилио и сооружался Большой канал. Сколько он перевез жалких человеческих тел теми же движениями, за ту же плату! Меня он сегодня перевез в обитель, а одного моего коллегу в тюрьму.

Марко.Кого?

Джиованни.Хирурга Симоне Сутри. Он тоже стал клиентом Харона.

Марко.Каким образом?

Джиованни.Его арестовали сегодня после полудня.

Марко.За что?

Джиованни.Его обвиняют в том, что он убил своего дядю, того деревенского торгаша, ростовщика и картежника Сутри, который на днях был найден мертвым дома на улице Грегориана…

Вирджинио, сидевший до этого времени задумчивым, вздрагивает и поднимает голову.

Марко.Во время оно я знавал его тоже — увы! — слишком хорошо.

Джиованни.Так как у него была болезнь сердца, сначала предположили, что он умер внезапно естественной смертью. Но при дальнейшем расследовании некоторые знаки насилия на теле покойного и обнаруженная у него кража привели к заключению об убийстве, исполненном весьма ловко.

Вирджинио, бледный, делает несколько шагов по направлению к окошку, потом поворачивается.

Вирджинио.Как было совершено убийство?

Джиованни.Путем сжатия сонной артерии железными пальцами.

Наступило молчание. В голосе Вирджинио чувствуется внутреннее волнение.

Вирджинио.Ты знал его, Марко?

Марко.Немного.

Вирджинио.Кажется и я… вспоминаю его… Я, вероятно, видел его… Лысый, с большой отвисшей губой…

Марко.Да, отталкивающий рот, который не забудешь никогда.

Вирджинио старается побороть свое волнение.

Вирджинио.А Симоне Сутри…

Джиованни.Он рыжий, веснушчатый, с жесткими усами, торчащими как щетка, высокий, костлявый, в прошлый четверг он возле Сан-Галликанской часовни разговаривал со мной… Не помнишь?