Никос Казандзакис - Христа распинают вновь

Он наполнил холодной водой чашку и поднял ее, удовлетворенно причмокивая языком.

— Гроша не стоит вино по сравнению с божьей водицей, — сказал он.

Не постучав, Михелис открыл дверь и вошел. Старик Ладас увидел его и недовольно опустил голову. «Наверно, будет скандалить, — подумал он, — не нравится мне его рожа. Прикинусь-ка я дурачком!»

— Добро пожаловать, дорогой Михелис, — сказал он, — садись! Ты, наверно, уже поел?

Пенелопа встала, убрала со стола еду, взяла свой носок, села в углу и принялась вязать.

— Господин староста, — сказал Михелис, — что ты будешь делать с твоими полями, виноградниками, оливковыми деревьями и полными сундуками? Возьмешь их с собой в могилу? Одной ногой ты уже там, а тебе еще мало? Теперь, говорят, ты хочешь отобрать и ослика у бедного Яннакоса… Побоялся бы бога, постыдился бы людей!

«Клянусь моей верой, — подумал старик, почесывая голову, — он, кажется, и впрямь рехнулся! Опять бога впутывает в мои дела. Поговорю-ка я с ним поласковее, а то еще разозлится и даст мне по башке…»

— Михелис, — начал он вкрадчивым, жалобным голосом, — как же мне быть? Во всем должен быть порядок. Он должен мне три золотые турецкие лиры, что же мне теперь делать? И я ведь нуждаюсь…

— Я напишу тебе расписку и сам буду должен тебе эти лиры; я поставлю свою подпись.

Старик кашлянул.

— Злые языки говорят, Михелис, ты уж извини меня, что теперь твоя подпись… Не сердись, ради бога! Я этому не верю, но мы, люди, хитрая машина, один винтик разболтается и…

Михелис вскочил, схватил скамейку, на которой сидел, поднял ее и швырнул на пол. «Ведь и вправду они меня с ума сведут, — подумал он, — если будут так поступать со мной». Он подошел к старику, который вытаращил на него покрасневшие глаза.

Старик Ладас сидел в углу, недалеко от двери, и посматривал во двор… «Слава тебе, господи, — мелькнуло у него в голове, — калитка отперта, если он меня слишком прижмет, я выскочу на улицу…»

— Если ты сможешь мне дать деньги… — сказал он плачущим голосом.

— Я пойду домой, вредный старик, и принесу их тебе! — закричал Михелис, приближаясь к старику. — Скряга, святоша, подлец!

— Ага сегодня опечатал сургучом дом твоего отца, — сказал Ладас и тут же прикусил себе язык…

«Я не должен был этого говорить, не должен был… Он сейчас взбесится! Конец! Пропал я!»

Михелис почувствовал, что голова у него начинает трещать, и сжал ее руками.

— Боже мой, — закричал он, — я с ума сойду! Говори яснее, дед Ладас! Меня выгоняют из родительского дома? Тогда я возьму бидон с керосином, разолью по всему селу и подожгу его! Не уходи, скряга, куда побежал! Вернись сейчас же, будь ты проклят!

Он хотел задержать его, но старик одним прыжком оказался уже у калитки. Михелис, однако, догнал его и схватил за горло. Старик упал на колени и завизжал.

— Кто опечатал? Поп? Ага? Ты?

— Не я, не я, дорогой Михелис! Ты спроси и Пенелопу, я сидел у себя дома взаперти… Мне люди сказали; ты спроси и Пенелопу. Говорят, пошел утром ага с попом Григорисом… Говорят, приедет и архиепископ из Большого Села, захватит с собой врачей…

— Врачей? — закричал Михелис, и волосы у него встали дыбом. — Врачей?

— Пусти меня, дорогой Михелис, не сжимай так… Я все тебе расскажу! Ты меня задушишь!

Михелис приподнял его и поставил на ноги.

— Говори все, подлый!

— Пенелопа, дай мне воды… я задыхаюсь!

Но Пенелопа даже не пошевелилась. Она сидела неподвижно, словно мертвая, и, спокойно улыбаясь, все вязала и вязала свой чулок.

— Дай-ка я закрою калитку, чтобы нас не подслушали соседи, — сказал старик.

И, проворно выскочив на улицу, он припустился бежать, крича:

— Помогите, односельчане, помогите! Михелис хочет меня задушить!

Но крестьяне в страхе захлопывали двери. А старик Ладас все бежал и кричал, подняв на ноги все село. Когда он добрался до дома попа Григориса, священник вышел к воротам.

— Помоги мне, отче, Михелис с ума сошел! Он хочет меня задушить! Дай мне прийти в себя, дух перевести!..

Но священник загородил вход и не пустил Ладаса к себе.

— Беги, — сказал он ему, — беги и кричи, поднимай село на ноги! Беги, дед Ладас, ори, чтоб все узнали и поверили! Беги, ради бога, беги!

И, сказав так, поп закрыл ворота.

Старик Ладас, поняв смысл его слов, побежал дальше. Он останавливался на каждом углу и истошно вопил. Подхватив валявшийся на улице обрывок веревки, он всем показывал его.

— Михелис хотел задушить меня вот этой веревкой! Помогите, братья, пустите куда-нибудь, спрячьте меня! Он бежит за мной, и в руках у него бидон с керосином!

Но сам пробегал мимо открывавшихся перед ним дверей, продолжая кричать:

— Он взял бидон с керосином, чтобы поджечь село! Помогите! Помогите!

Старик взбудоражил все село. Несколько человек схватили свои старые ружья и стали наготове у дверей.

На террасе показался ага.

— Пусть пойдут двое сильных мужчин и схватят его! Где Панайотарос?

Подбежал Панайотарос.

— К твоим услугам, ага!

Ага бросил ему веревку.

— На, иди свяжи его и приведи сюда! И слушай меня, Панайотарос, с этого дня ты будешь моим сеизом! Ты сильный, злой и рыжий, у тебя есть все то, что нужно для сеиза. Подойди-ка, я кину тебе феску подохшего сеиза, будешь ее носить! Ступай, доброго тебе начала!

Он действительно снял с гвоздя феску повешенного и бросил ее вниз.

— Вот тебе, носи на здоровье!

Потом ага повернулся к полусонному Ибрагимчику, который курил, выпуская дым через ноздри.

— Да, Ибрагимчик, кажется, они и вправду свели с ума этого несчастного!

— Когда мне приведут женщину? — нагло спросил, вместо ответа, этот жеребенок. — Клянусь Мохаммедом, я тоже скоро с ума сойду!

Панайотарос поймал на лету брошенную ему веревку, потом феску и рысью помчался к дому старика Ладаса.

Но Михелиса там уже не было. Он торопливо убегал самыми тихими переулками. Ему стало стыдно за односельчан, которые захлопывали перед ним двери. Увидав его, женщины визжали.

Выйдя на горную тропинку, он убавил шаг, так как очень устал.

Шел тихий, монотонный дождь; гора была окутана прозрачным туманом; поля тонули в сплошной пелене дождя. Михелис спрятался под скалистым выступом, чтобы переждать непогоду. Во рту у него было горько. Он смотрел на дождь, прислушивался к журчанью воды, струящейся по камням, и мысли его устремились вслед за водой, туда, к полям. Как будто он сам превращался в эти потоки и бушующим водопадом обрушивался на село. Высоко вздымалась грудь Михелиса. Он видел, как из-под земли, окутанной дождем, возникали грязные фигуры воскресших мертвецов и медленно шли с полей на гору, двигаясь прямо на него. Впереди шел высокий, жирный мертвец с раздувшимся зеленовато-синим животом — архонт. Все это походило на второе пришествие, — словно протрубили уже ангелы и из грязи выходили человеческие черви…