Феридун Тонкабони - Избранные рассказы

Возможно, счастье, как и многие другие понятия, призрачно. Но у меня есть душевный покой, дети, муж. После известных тебе невзгод я успокоилась в этом далеком городе. Я осела здесь.

Я никогда не относилась к людям большого полета, никогда не мечтала о покорении высоких вершин или открытиях непознанного. Я думаю лишь о своей семье — о муже и детях. Возможно, именно в этом — счастье. Быть нужной кому-то, заботиться о ком-то, кроме себя, и если не пожертвовать собой, то хотя бы забыть о себе».

Господин Техрани прочитал письмо с восторгом, радостно и удивленно Громко, как будто она сидела перед ним, воскликнул:

— Дорогая! Ты права. Ты своими простыми словами выразила великую истину: счастье — отдавать свою жизнь другим. А господин Техрани, его сиятельство господин Техрани думает о себе, и только о себе. А ведь что он такое? Живой труп — не более. Милая моя! Я благодарен тебе! О, если бы ты оказалась здесь, рядом со мной, и я мог поцеловать твою руку! Я получил пощечину, которая привела меня в чувство, разбудила меня, дай бог, чтобы только я снова не задремал!

И спокойно, крепко — впервые за долгое время — заснул.

Разбудил его телефонный звонок. Это был один знакомый. Осведомившись о здоровье, он без лишних предисловий сказал:

— Я получил для тебя перевод. Приезжай.

Этот приятель работал в одном издательстве. Еще в первые же дни после возвращения господин Техрани навестил издателей своих книг. Но все вежливо отказали ему — формально у них была уважительная причина, это не тревожило их совести. А он со свойственной ему щепетильностью вычеркнул их из круга своих интересов.

— А не можешь ли ты сам зайти ко мне? — спросил господин Техрани. — Ты же знаешь, как я отношусь к бульварным издателям. Они много говорят, много обещают, но, когда доходит до дела, у них дрожат поджилки. Чем они богаче, тем жаднее и трусливей.

— А что тебе до издателей, ты же со мной будешь дело иметь. Приходи после обеда, договоримся, а потом выпьем вместе.

Нечто похожее на радость затеплилось в сердце господина Техрани. Радость не от того, что нашел работу, хотя, конечно, это приносило ему большое облегчение, а от того, что нашел друга, настоящего друга. Он давно не встречался с этим человеком и даже не помнил, просил ли его как-то помочь с работой; скорее всего — нет. А тот и без всяких просьб помог ему — выхлопотал для него работу.

Вечером господин Техрани отправился в издательство. Его ждала книга, договор и чек в качестве аванса. Когда они вышли, его друг сказал:

— Несколько ребят хотели бы повидать тебя. Зайдем, тут недалеко.

Когда они вошли в дом, господина Техрани обняли и расцеловали как закадычного друга. Он не был знаком ни с одним из собравшихся здесь, но ему показалось, что знает их всех давным-давно. Это были, видимо, в основном рабочие, простые люди, искренние и приятные, и держались они просто и дружелюбно. Столов, стульев, вообще никакой мебели в комнате не было. Все сидели в кружок на ковре, посередине была расстелена скатерть с едой и напитками. Пили за здоровье друг друга, беседовали, читали стихи, делились впечатлениями о жизни, полной подъемов и спадов. Никто не пытался подчеркнуть перед другими свои достоинства, никто даже в шутку не пытался задеть другого, все уважали друг друга и ценили свою дружбу. На их загрубевших руках была печать труда, на мужественных лицах — следы жизненных испытаний.

Это была другая жизнь, совсем непохожая на ту, которую вел он сам. Это был другой мир, совсем непохожий на тот мир блеска и мишуры, который он знал хорошо и который был всегда ему ненавистен. Его мир был здесь. Здесь он чувствовал себя свободно и разговаривал спокойно, открыто. Как будто уже сто лет он знал этих людей и дружил с ними. Теперь он не мог понять, почему столько времени он просидел взаперти, и ведь по своей воле. Что это было? Выходка обиженного упрямого ребенка или, может быть, своеобразная месть себе и другим? Не было ли это своего рода интеллигентской реакцией на неблагодарность и черствость людей, которую сам он часто высмеивал? Не он ли говорил всегда: «Смешно и глупо ожидать от других поклонения и восторгов лишь за то, что в своих поступках мы следуем согласно своим моральным правилам и своему кредо»? А разве он сам подсознательно не ожидал того же? Сколько раз он ловил себя на том, что находит удовольствие в восхищенных взглядах и одобрительных словах, в выражениях благодарности.

Вероятно, именно бездеятельность и неопределенность породили в нем сознание бессмысленности своей жизни, ощущение пустоты, потери самого себя.

Он приглядывался к людям, среди которых оказался. Один был небольшого роста, щуплый, болезненный, похож на язвенника. Он не пил, но вдруг разошелся и, плеснув себе в стакан водки, выпил за друзей и дружбу.

Этот человек тоже недавно вернулся из «путешествия», из пятнадцатилетнего «путешествия». Пятнадцать лет! Это не шутка. Это целая жизнь! И все же он нисколько не озлобился, не утратил интереса к жизни, людям. Как будто чем больше он терпел, тем более привлекательным казалось ему все вокруг, тем ярче было солнце и добрее были люди, и он испытывал к ним еще большую любовь.

Господин Техрани смотрел на этого измученного высохшего человека и мысленно ругал и стыдил себя: «Господин Техрани! Ваша светлость господин Техрани! Стыдно! Право же стыдно! Смотри! Вот — мужчина, это не ты со своими надуманными страданиями. Что все твои несчастья по сравнению с тем, что пережил он?! А ты уже решил, что жизнь кончилась!»

Остальные тоже чем-то походили на этого человека, у каждого было что-то похожее в прошлом. Все они побывали в «путешествиях» — давно или недавно, часто по нескольку лет. Они испытали много трудностей и невзгод, но рассказывали об этом так, как будто вспоминали о приятном.

Среди опьяняюще радостного возбуждения заговорил еще один человек:

— Когда я вернулся, денег у меня было совсем немного. Я предполагал, что около полугода не смогу найти работу. Рассчитывать на родственников, друзей, знакомых не приходилось — у меня их здесь не было. Я разделил всю сумму, которой располагал, на шесть месяцев — по дням. На каждый день получилось столько, что хватало только на хлеб. Я нашел работу месяца через три. Еще месяц сидел на хлебе и воде, пока не получил первое жалованье. Я решил отметить это событие, жаль вас всех тогда не было. Я устроил праздник себе одному — пошел в ресторан и съел и выпил столько, что чуть не лопнул! Короче говоря, отпраздновал конец траура по своему желудку.

Он громко, от души смеялся, и все веселились вместе с ним. Рассказывал он о своей горькой, тяжелой жизни так, как рассказывают веселые и остроумные анекдоты, ни в словах, ни в интонациях его не проскальзывало ни жалобы, ни обиды. Господин Техрани подумал: «Четыре месяца есть один хлеб — кусок утром, кусок днем, кусок вечером. Четыре месяца голодному бродить по улицам, а там во всех витринах вкусная и аппетитная еда, отовсюду несутся возбуждающие запахи пищи!»