Гектор Манро - Предупреждение

Алисия Дебченс сидела в углу пустого железнодорожного вагона, внешне — более или менее непринужденно, внутренне — с некоторым трепетом. Она решилась на приключение, не столь уж незначительное в сравнении с привычным уединением и покоем ее прошлой жизни. В возрасте двадцати восьми лет, оглядываясь назад, она не видела никаких событий, кроме повседневного круга ее существования в доме тетушки в Вебблхинтоне, деревеньке, удаленной на четыре с половиной мили от провинциального города и на четверть столетия от современности. Их соседи были стары и немногочисленны, они не были склонны к общению, но полезны, вежливы и полны сочувствия во время болезни. Обычные газеты были редкостью; те, которые Алетия видела регулярно, были посвящены исключительно религии или домашней птице, и мир политики был нее незримым и неизведанным. Все ее идеи о жизни вообще были приобретены из популярных респектабельных романов, и изменены или усилены теми знаниями, которые предоставили в ее распоряжение тетя, священник и домоправительница тети. И теперь, на двадцать девятом году жизни, смерть тети хорошо ее обеспечила в финансовом отношении, но лишила родственников, семьи и человеческих отношений. У нее было несколько кузин и кузенов, которые писали ей дружеские, хотя и редкие письма. Но поскольку они постоянно проживали на острове Цейлон, о местоположении которого Алетия имела смутное представление, исключая содержащуюся в гимне миссионеров гарантию, что человеческий элемент там мерзок, то кузены не могли быть ей полезны.

У нее были и другие кузены, более далекие в человеческом отношении, но не столь уж географически удаленные, учитывая, что они обитали где-то в центральных графствах. Она с трудом могла вспомнить, когда с ними встречалась, но один или два раза за последние три-четыре года они выражали вежливое пожелание, что она должна нанести им визит; они, вероятно, не особенно расстроились из-за того, что нездоровье тети помешало Алетии принять все их приглашения. Выражение сочувствия, которое было получено в связи со смертью тети, содержало неопределенную надежду, что Алетия в ближайшем будущем найдет время, чтобы провести несколько дней с кузенами. И после многих размышлений и продолжительных колебаний она написала, что хотела бы приехать в гости в определенное время несколько недель спустя. Семейство, как она с облегчением узнала, было невелико; две дочери вышли замуж и жили где-то далеко, в доме обитали только старая миссис Блудвард и ее сын Роберт. Мисси Блудвард была, судя по всему, инвалидом, а Роберт — молодым человеком, который кончил курс в Оксфорде и входил в парламент. Далее этого знания Алетии не простирались; ее воображение, основанное на ее обширном знании людей, встравшихся в романах, должно было заполнить пробелы. Мать было нетрудно вообразить; либо она окажется сверх-любезной старой леди, переносящей свою болезнь с безропотной силой духа и находящей доброе слово для мальчика садовника и солнечную улыбку для случайного посетителя, либо она будет холодной и злой, глаза ее будут вворачиваться в посетителя, как два буравчика, а сама миссис Блудвард будет безгранично преклоняться перед своим сыном. Воображение Алетии склоняло ее к последнему предположению.

Роберт представлял больше проблем. Существовали три основных типа мужественности, которые следовало учитывать в разработке классификации; был Хьюго, сильный, добрый и красивый, редкий тип, не очень часто встречающийся; был сэр Джаспер, до крайности мерзкий и абсолютно недобросовестный, и был Невил, в душе совсем не плохой, но слабохарактерный и обычно требующий постоянных усилий двух хороших женщин, предохраняющих его от окончательного падения. Вероятнее всего, сочла Алетия, Роберт принадлежит к последней категории, так что она определенно сможет насладиться дружбой одной или двух превосходных женщин, а еще сможет получить представление о нежелательных авантюристках или столкнется лицом к лицу с опрометчивыми, ищущими развлечений замужними женщинами. Это была в целом захватывающая перспектива — столь внезапное погружение в неизведанный мир неизвестных людей; и Алетия очень сожалела, что не может взять с собой священника. Она не была, однако, богата или достаточно знатна, чтобы путешествовать со священником, как всегда делала маркиза Мойстонкли в только что прочитанном романе. Так что Алетии пришлось признать, что данный вариант просто невозможен.

Поезд, который нес Алетию к месту назначения, был местным, с ярко выраженной привычкой останавливаться на каждой станции. На большинстве станций никто, казалось, не собирался садиться на поезд или покидать его, но на одной платформе обнаружилось несколько торговцев, и два человека, фермеры или мелкие торговцы рогатым скотом, сели в вагон Алетии. Очевидно, они только что закончили торговлю, и их беседа сводилась к быстрому обмену короткими дружественными вопросами о здоровье, семьях, деньгах и прочем, да еще к ворчливым замечаниям о погоде. Внезапно, однако, их разговор принял драматически интересный оборот, и Алетия прислушалась с наивным вниманием.

— Что вы думаете о мистере Роберте Блудварде, а?

В его вопросе прозвучали презрительные нотки.

— Роберт Блудвард? Настоящая дрянь, вот он кто. Ему должно быть стыдно смотреть в лицо порядочным людям. Послать его в Парламент, чтобы представлять нас — надо же! Он отберет у бедного человека последний шиллинг, это точно.

— Да, отберет. Наврать с три короба, чтобы заполучить наши голоса — это все, на что он способен. Будь он неладен! Ты видел, что «Аргус» ему устроил на этой неделе. Подходяще тяпнул, скажу я тебе.

И после этого они продолжали свои обвинения. Не было ни малейшего сомнения, что говорили они как раз о кузене Алетии, к которому она направлялась в гости; намек на выдвижение в Парламент это подтверждал. Что же мог сделать Роберт Блудвард, каким он мог быть человеком, если люди говорили о нем с таким очевидным осуждением?

— Его вчера ошикали в Шолфорде, — заявил один из собеседников.

Ошикали! Как до этого дошло? Было нечто драматичное, почти библейское в образе соседей и знакомых Роберта Блудварда, с презрением шикающих на него. Алетия вспомнила, что лорд Хервард Странглат был ошикан в восьмой главе «Маттерби Тауэрс», во время веслианского базара, потому что его подозревали (несправедливо, как это выяснилось впоследствии) в том, что он до смерти забил немецкую гувернантку. И в «Зараженной гинее» Ропер Сквендерби был по заслугам ошикан на собрании Жокейского клуба за то, что вручил конкуренту поддельную телеграмму, содержащую ложные вести о смерти его матери, как раз перед началом важной гонки, таким образом добиваясь снятия лошади его конкурента. Спокойные англосаксы не выказывали открыто своих чувств без некой сильной неотразимой причины. Какое же злодейство сотворил Роберт Блудвард?