Жорж Санд - Жак

Тут он вдруг умолк и долго сидел грустный и молчаливый, как и я. Наконец, сделав над собою усилие, он сказал:

— Видите, бедное дитя, вы уже страдаете. Не в первый и, к несчастью, не в последний раз. Разве вы никогда не слышали, как люди говорят: «Жизнь соткана из мучений, это юдоль слез»?

Он сказал это с горькой печалью, слова его отозвались в моем сердце, и у меня опять невольно слезы потекли по лицу. Он крепко сжал меня в объятиях и тоже заплакал. Да, Клеманс, этот строгий человек, несомненно привыкший видеть женские слезы, заплакал. Мои слезы растрогали его. Какое у него чувствительное и отзывчивое сердце! И в эту минуту я совершенно ясно поняла: совсем не имеет значения, что Жаку тридцать пять лет. Неужели он мог быть лучше и более достоин любви в двадцать пять лет?

Увидев его слезы, я обвила руками его шею.

— Не плачь, Жак, — молила я. — Не заслуживаю я твоих благородных слез. Я существо трусливое, лишенное величия; я не доверилась тебе слепо, как должна была это сделать. Я отнеслась к тебе с подозрением, мне понадобилось рыться в тайниках твоего прошлого. Прости меня, твое горе — тяжелое для меня наказание.

— Дай мне поплакать, — сказал он, — и будь благословенна за то, что дала мне изведать минуту душевного умиления. Давно уж со мною этого не случалось. Разве ты не догадываешься, Фернанда, что самое сладостное чувство в мире — это разделенная печаль и что наши слезы, смешавшиеся со слезами дорогого тебе создания, самое верное целительное средство в горестях жизни? Хотел бы я часто плакать вместе с тобою и никогда не плакать в одиночестве.

Ну, теперь все кончено!., Пусть говорят о Жаке что угодно, я буду слушать только его. Не брани меня, друг мой, не доставляй мне бесполезных страданий. Отдаю себя на волю судьбе. Пусть все будет, как Богу угодно. Я уверена, что все смогу перенести, лишь бы Жак любил меня.

От Жака — Фернанде

В прошлый раз, вечером, я хотел вам сказать очень много и не мог говорить; наши слезы смешались, наши сердца поняли друг друга! Этого достаточно для влюбленных, но для супругов этого, пожалуй, мало. Быть может, не только чувством, но и умом вам необходимо успокоиться и проверить себя. Попросив вас принять мое имя и разделить со мною мою судьбу, я тем самым потребовал от вашей привязанности очень больших доказательств доверия, дитя мое. Меня удивляет, что вы, зная меня так мало, с такою доверчивостью положились на меня. Как видно, в вашей душе много благородства и великодушия, или же вы угадали, что вам нечего бояться старого Жака. Я верю и в то и в другое — в вашу доверчивость и в вашу прозорливость. Но я хорошо понимаю, что до сих пор вы лишь сердцем чувствовали надежность нашего союза, а я беспечно молчал об этом; но уже пора помочь вам научиться уважать меня немного.

Не стану говорить вам о любви. Не стану утверждать, что моя любовь сделает вас навеки счастливой, — не знаю этого; могу только сказать, что люблю вас искренне и глубоко. Я хочу поговорить с вами в этом письме о браке, а любовь — это ведь совсем особое чувство, связывающее нас независимо от обязательств, налагаемых законом и совестью. Я просил вас, и вы обещали мне жить подле меня, чтобы я был вам опорой, защитником вашим, вашим лучшим другом. Тем, кто связывает свои жизни обоюдным обещанием, необходима лишь дружба. А когда обещание становится клятвой, которую один из супругов может нарушить и тем причинить страдания другому, надо, чтобы оба они питали друг к другу очень большое уважение, в особенности женщина, которую законы человеческие, верования и социальные установления ставят в зависимость от мужа. Вот об этом, Фернанда, я и хотел раз и навсегда договориться с вами; если ваше сердце слепо предалось любви, знайте по крайней мере, кому вы вверяете заботу о вашей независимости и вашем достоинстве.

Вы должны питать ко мне уважение и дружбу, Фернанда, я их заслуживаю, — говорю это без всякой гордости и хвастовства; я уже в таких зрелых годах, что могу разобраться в себе и знаю, на что я способен. Не допускаю мысли, чтобы я мог оказаться глубоко виноват перед вами и вы лишили меня своего доверия — совсем или хотя бы отчасти. Я говорю так, ибо полон уважения к вам и верю в вас. Я знаю, что вы справедливы, что у вас чистая душа и здравые суждения. Уверен, что вы никогда не обвините меня без причины или по крайней мере примете мои оправдания, когда в них будет явно звучать голос истины.

Надо, однако ж, все предусмотреть; любовь может угаснуть, дружба может стать унылой и тяжелой, а интимная близость вдруг да станет мученьем для одного из нас, а может быть, и для обоих. В этом случае взаимное уважение необходимо. Для того чтобы вы имели мужество отдать мне в руки свою свободу, вам надо знать, что я никогда не отниму ее у вас. Вы уверены в этом? Бедная девочка, вы, может быть, даже не думали о таких вещах. Ну вот, чтобы рассеять страхи, которые могут возникнуть у вас, помочь вам прогнать их, я даю вам клятву; прошу вас запомнить ее и перечитывать мое письмо всякий раз, как светское злословие или какие-нибудь внешние черты в моем поведении вызовут у вас мысль, что я становлюсь тираном. Общество скоро продиктует вам те клятвы, которые вы обязаны принести: вы должны поклясться в верности и в послушании мужу, то есть в том, что никогда никого не полюбите, кроме меня, и будете во всем мне покорны. Одна из этих клятв — нелепость, а другая — низость. Вы не можете ручаться за свое сердце, даже если б я был самым великим человеком и обладал всеми совершенствами; вы не должны обещать повиноваться мне, ибо это было бы унижением и для вас и для меня. Итак, дитя мое, спокойно произнесите слова, освященные церковью, — ведь без них ваша маменька и свет запретили бы вам принадлежать мне; я тоже произнесу слова, которые продиктуют мне священник и мэр, ибо только этой ценой мне дозволено посвятить вам свою жизнь. Но к этому обязательству быть вашим покровителем, которого требует от меня закон и которое я буду соблюдать благоговейно, я хочу добавить еще одно; хотя люди и не сочли его необходимым для святости брака, но без этого обязательства ты не должна брать меня в мужья. И это клятвенное обязательство уважать тебя я хочу произнести у ног твоих, пред лицом Бога, в тот день, когда ты назовешь меня своим возлюбленным.

Но я приношу эту клятву уже сейчас, и ты можешь считать ее нерушимой. Да, Фернанда, я буду уважать тебя, потому что ты слаба, потому что ты чиста и невинна, потому что ты имеешь право на счастье, по крайней мере — на покой и свободу. Если я недостоин навсегда наполнить собою твою душу, я все же никогда не буду ни твоим палачом, ни тюремщиком. Если я не смогу внушить тебе вечную любовь, я внушу тебе привязанность, которая переживет в твоем сердце все остальное, и навсегда останусь самым твоим верным и надежным другом. Помни, Фернанда, если ты найдешь, что я слишком стар, чтобы быть твоим любовником, ты можешь, указав мне на мои седины, потребовать от меня лишь отеческой нежности. Если ты боишься стариковской власти, я постараюсь помолодеть, перенестись душой в твои годы, чтобы понять тебя и вызвать у тебя доверие и откровенность, которые ты выказывала бы родному брату. Если я не пригожусь ни для одной из этих ролей, если я, несмотря на мои заботы и преданность, буду тебе в тягость, я удалюсь, оставив тебя полной хозяйкой своих поступков, и ты никогда не услышишь от меня ни единой жалобы.