Жорж Санд - Нанон

Я же, которая давным-давно и думать забыла о политике — на нее у меня не остается времени, — я им никогда не противоречила, и если бы даже была уверена в их неправоте, не посмела бы сказать об этом, так восхищали меня эти характеры, эти люди, сформированные былыми временами, — один неистовый и восторженный, другой уравновешенный и неколебимый, ничуть не постаревшие и всегда казавшиеся мне сердечнее и живее, чем нынешние.

В прошлом году потеряла я друга своей юности, спутника жизни, душу самую чистую и самую справедливую, какую только знала. Я все время просила небеса не дать мне пережить его, но вот все еще живу, потому что вижу, как я нужна моим дорогим детям и внукам. Мне семьдесят пять лет, и уже недолго ждать той минуты, когда я соединюсь с моим любимым.

— Ты не сомневайся, — сказал он мне, умирая, — мы не можем расстаться надолго, мы слишком любили друг друга здесь, чтобы порознь начать новую жизнь там.

Госпожа маркиза де Франквиль умерла в 1864 году, когда она подорвала свои силы, ухаживая во время эпидемии за больными в своей деревне. До той поры она ничем не хворала, всегда была на ногах, ласковая и заботливая, горячо любимая семьей, друзьями и «прихожанами», как еще говорят старики крестьяне в средней полосе. Благодаря тому что и она сама, и муж ее, и дети разумно вели хозяйство, она составила довольно изрядное состояние, которым они пользовались самым достойным образом; маркиза любила говорить, что начала наживать его с одной овечки.

Я узнал, что своей мудростью и добротой она победила предубеждения тех из мужниной родни, кто остался в живых. Она помогала тем, кто впал в нищету, и так бережно относилась к убеждениям других, что все почувствовали к ней искреннее уважение, а иные прониклись глубокой почтительностью. Госпожа де Монтифо не пожелала с ней встретиться, но в конце концов все же сказала:

— Говорят, что эта Нанон такая достойная особа и так хорошо держится, будто она и в самом деле знатного рода. Добро она делает весьма деликатно; может быть, делала его и мне без моего ведома, потому что я получила вспомоществование, происхождение которого так и не узнала. Впрочем, я и не пыталась узнать. Когда вернутся Бурбоны, я все это выясню и уплачу долг. Не больно-то мне нужно быть благодарной этой самой Нанон, а уж тем более ее якобинцу-мужу.

Не все преследуемые в те времена аристократы были столь неукротимы, и если после возвращения Бурбонов многие из них проявили мстительность, некоторые все же оказались людьми признательными и беспристрастными. В большой монастырской приемной по большим праздникам собирались посетители и друзья из самых различных слоев общества, начиная с аристократической родни дочерей господина Костежу, по матери Франквиль, и до правнуков Жана Лепика — двоюродного деда Нанон. Мне рассказали о Пьере и Жаке Лепик, двоюродных братьях маркизы, под одной крышей с которыми прошло ее детство. Старший, которого она научила грамоте, стал офицером; но когда он приехал в отпуск, она вынуждена была во время свадьбы удалить его от себя.

Ему втемяшилось в голову заменить Эмильена подле нее, потому что, по его утверждению, он имел тот же чин, что и соперник, да еще и на одну руку больше. Он смирился и осел на жительство в другом месте. Что же касается братишки Пьера, тот остался другом дома, и один из его сыновей, который не бросил крестьянствовать, несмотря на очень приличное образование, женился на одной из барышень Франквиль.

Однажды мне представился случай, увидеть маркизу де Франквиль в Бурже, где у нее были дела. Меня поразила величавость ее лица, глядевшего из-под крестьянского чепца, с которым она так и не пожелала расстаться и который приводил на память средневековых королев, чьи головные уборы, описанные в сказаниях, до сих пор сохраняют наши поселянки. Видел я и маркиза: седина уже тронула его волосы, пустой рукав был прикреплен к пуговице куртки. Он тоже был в деревенской одежде. Его простые манеры, благородная и скромная речь, удивительная красота, светившаяся во взоре, — все говорило о нем как о человеке высоких достоинств, который карьере предпочел счастье и, отказавшись от славы, выбрал любовь.

Его звали Марен. Интересные подробности об этом можно найти у господина Фоконно-Дюфрена, в его «Развитии Центральной Франции». (Прим. автора.)

Нет нужды объяснять, что среди жителей Лиможа не было людей с такими именами. Нанон пришлось заменить в своих мемуарах настоящие фамилии вымышленными. (Прим. автора.)

Потом я узнала, что слова «Пар-элл» кельтского происхождения и означают «большой огненный камень»; он служил друидам жертвенником. (Прим. автора.)