Анатоль Франс - 5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне

— После долгой и содержательной беседы, — снова принялась рассказывать г-жа Дульс, — аббат Мирабель намекнул на возможность благоприятного разрешения вопроса. Он дал мне понять, что все препятствия могут быть устранены, если врач засвидетельствует, что Шевалье был невменяем и, следовательно, не мог отвечать за свои поступки.

— Но Шевалье не был невменяем, — заметил Прадель. — Он был в здравом уме.

— Как мы можем это утверждать, — возразила г-жа Дульс. — Откуда нам знать?

— Нет, он не всегда был нормален, — сказала Нантейль.

Прадель пожал плечами:

— В конце концов возможно, что это и так. Нормальный или ненормальный все зависит от того, как на это посмотреть… У кого можно было бы попросить такую справку?

Госпожа Дульс и Прадель назвали трех докторов подряд; но они никак не могли отыскать адрес первого; у второго был плохой характер, а третий, как оказалось, умер.

Нантейль предложила обратиться к доктору Трюбле.

— Прекрасная мысль! — одобрил Прадель. — Давайте попросим справку у доктора Сократа… Какой сегодня день?.. Пятница. Это его приемный день. Он дома.

Доктор Трюбле жил в старом доме, в самом конце Сенской улицы. Прадель взял с собой Нантейль, решив, что Сократ не сможет отказать хорошенькой женщине. Константен Марк, для которого Париж без актеров был невыносим, увязался за ними. История с Шевалье начинала его занимать. Он находил, что это чисто театральная история — уж очень в ней много комедиантства. Хотя час приема окончился, в гостиной у доктора было еще полно больных, чающих исцеления. Трюбле быстро от них отделался и пригласил актеров к себе в кабинет. Он сидел за столом, заваленным книгами и бумагами. У окна нагло лезло в глаза старое гинекологическое кресло. Директор «Одеона» изложил цель своего визита и закончил так:

— Шевалье только в том случае будет похоронен по церковному обряду, если вы засвидетельствуете, что он был не совсем нормален.

Доктор Трюбле заявил, что Шевалье может отлично обойтись без церковной службы.

— Адриенна Лекуврер, до которой ему очень далеко, обошлась без церковного отпевания [26]. По мадемуазель Моним не служили заупокойной мессы, и, как вы знаете, ей было отказано «в чести истлевать на жалком кладбище по соседству со всеми проходимцами ее квартала». Ей от этого не было ни жарко, ни холодно.

— Вы знаете, доктор Сократ, — ответил Прадель, — актеры чрезвычайно религиозны. Для них будет большим огорчением, если они не смогут отслужить панихиду по своему товарищу. Они уже заручились согласием нескольких певцов, и музыка будет прекрасная.

— Вот это довод, — сказал Трюбле. — Тут ничего не возразишь. Шарль Монселе [27], человек остроумный, за несколько часов до смерти позаботился о музыке для своей заупокойной мессы. «Я хорош со многими оперными певцами, — сказал он. — У меня будет такой Pie Jesu [28], что пальчики оближешь». Но ежели в данном случае архиепископ не разрешает духовного концерта, придется его отложить до следующего раза.

— Что касается меня, — сказал директор, — я неверующий. Но я рассматриваю церковь и театр, как две великие социальные силы, и считаю очень важным, чтобы они были друзьями и союзницами. И лично я никогда не упускаю случая скрепить этот союз. Будущим постом я поручу Дюрвилю прочитать одну из проповедей Бурдалу [29]. Я получаю субсидию от государства: значит, я должен быть приверженцем конкордата [30]. И потом, что там ни говори, а католичество — самая приемлемая форма религиозного индифферентизма.

— Если уж вы так почитаете церковь, так чего же ради вы хотите силой или хитростью навязать ей покойника, от которого она открещивается? — спросил Константен Марк.

Доктор высказался в том же духе и в заключение прибавил:

— Послушайте, Прадель, бросьте вы хлопотать по этому делу.

Но тут вступилась Нантейль и, сверкая глазами, прошипела свистящим шепотом:

— Двери церкви должны быть открыты ему, доктор; удостоверьте то, о чем вас просят, напишите, что он был невменяем. Пожалуйста.

В своей просьбе Фелиси руководствовалась не только приверженностью к религии. Тут примешивалось и личное чувство и остатки смутных старых суеверий, о которых она сама не подозревала. Она надеялась, что, если гроб поставят в церковь и окропят святой водой, Шевалье умиротворится, станет добрым покойником и не будет ее больше мучить. И наоборот: она боялась, что если церковь откажет ему в благословении и молитвах, он, отвергнутый небом и озлобившийся, не даст ей покою. Попросту Фелиси страшилась, что он будет ей являться, и хотела, чтобы священники тоже приняли участие в его погребении, чтобы все приложили к этому руку, чтобы он был похоронен покрепче, попрочнее, окончательно и навсегда. Губы у Фелиси дрожали; она заломила сжатые руки.

Трюбле, изучивший человеческую природу, смотрел на нее с интересом. Он был великим знатоком и ценителем женщин. Фелиси восхищала его. Он смотрел на нее, и его курносое лицо сияло от удовольствия.

— Успокойтесь, детка. С церковью всегда можно договориться. То, чего вы от меня хотите, не в моих возможностях, я врач неверующий; но у нас, слава богу, есть теперь врачи верующие, которые посылают своих больных на чудотворные воды и специально занимаются тем, что констатируют чудесные исцеления. Одного такого врача я знаю, он проживает в нашем квартале. Я дам вам его адрес. Ступайте туда, епископат ему ни в чем не откажет. Он уладит ваше дело.

— Нет, — сказал Прадель, — вы пользовали беднягу Шевалье. Вы должны и справку дать,

Ромильи был того же мнения.

— Ну конечно же, доктор. Вы — театральный врач. Незачем стирать свое грязное белье на людях.

Нантейль умоляюще посмотрела на Сократа.

— Но что же вы хотите, чтобы я удостоверил? — спросил Трюбле.

— Очень просто, — ответил Прадель. — Удостоверьте, что он был в какой-то мере не ответственен за свои поступки.

— Вам хочется, чтобы я выступил как судебно-медицинский эксперт. Вы требуете от меня слишком многого!

— Значит, доктор, вы полагаете, что Шевалье был вполне вменяем и ответственен за свои поступки?

— Напротив того, я полагаю, что он ни в малейшей степени не был ответственен за свои поступки.

— Тогда в чем же дело?

— Но я также полагаю, что в этом он нисколько не отличался от вас, от меня и от всех людей вообще. Мои коллеги, судебные эксперты, индивидуализируют ответственность. У них есть приемы, при помощи которых они распознают, полностью ли ответственен человек за свои поступки, или только на три четверти, или наполовину. Но вот что примечательно: когда надо осудить человека, они всегда находят, что он несет полную ответственность за свои поступки… Интересно, какова их собственная ответственность, уж верно полная… как луна!