Анатоль Франс - 1. Стихотворения. Коринфская свадьба. Иокаста. Тощий кот. Преступление Сильвестра Бонара. Книга моего друга.

Лаура. Волшебные сказки нелепы и наивны, это правда. Но мне нелегко в этом сознаться, так они мне нравятся.

Раймонд. Сознавайтесь, кузина, сознавайтесь смело! «Илиада» тоже наивное произведение, и, однако, это прекраснейшая из всех поэм в мире. Самая совершенная поэзия — это поэзия детства народов. Народы, как соловей в песне: они поют хорошо только тогда, когда у них легко на сердце; с возрастом они становятся серьезными, мудрыми, озабоченными, и лучшие их поэты — искусные риторы и только. Ну, конечно, сказка о «Спящей Красавице» наивна, и это роднит ее с песнями «Одиссеи». В литературных произведениях классических эпох уже не встретишь той изумительной простоты первых веков, того божественного неведения, которые сохранились неувядаемыми и благоуханными в сказках и народных песнях. Поспешим добавить, согласившись с Октавом, что эти сказки нелепы. Если бы они не были нелепы, они не были бы так очаровательны. Запомните хорошенько: только нелепое бывает милым, прекрасным, только оно придает прелесть жизни, и без него мы умерли бы со скуки. Все рассудочное — поэма, статуя, картина — вызвало бы зевоту у всех, даже у самого рассудительного человека. Да вот, кузина, хотя бы воланы на вашей юбке, эти складочки, оборки, банты — вся эта игра тканей нелепа к вместе с тем прелестна. Примите дань моего восхищения!

Лаура. Бросьте болтать о тряпках, вы в них ничего не смыслите. Я согласна, в искусстве не следует слишком много рассуждать. Но в жизни…

Раймонд. В жизни прекрасны лишь страсти, а страсти нелепы. Самая прекрасная и самая безрассудная страсть — любовь. Существует страсть не столь безрассудная, как прочие. Это — скупость, но она отвратительна. «Лишь безумцы занимают меня», — говорил Диккенс. Горе тому, кто никогда не был похож на Дон-Кихота и никогда не принимал ветряных мельниц за великанов. Великодушный Дон-Кихот был сам себе чародеем. Он творил природу по мерке собственной своей души.

Это не значит, что он обманывался, отнюдь нет! Обманываются те, кто не видит в жизни ничего прекрасного, ничего великого.

Октав. Мне кажется, Раймонд, что источник нелепости, которой вы так восхищаетесь, — наше воображение и вся ваша столь блестящая и парадоксальная речь сводится к следующему: воображение превращает человека чувствительного в художника, а человека мужественного — в героя.

Раймонд. Вы довольно точно выразили лишь одну сторону моей мысли. Но мне очень хотелось бы знать, что вы подразумеваете под словом «воображение»: есть ли это, по-вашему, способность представлять себе предметы, которые существуют, или же способность представлять себе те, которые не существуют.

Октав. Я знаю только сельское хозяйство и о воображении говорю так, как слепой говорит о красках. Но мне кажется, что оно только тогда достойно своего имени, когда оно облекает в плоть новые формы или души, — словом, когда оно творит.

Раймонд. Нет, человеку это вовсе не свойственно. Человек совершенно неспособен представить себе то, чего он не видел, не слышал, не обонял, не вкушал. Я не подчиняюсь моде и придерживаюсь мнения старика Кондильяка [277]. Все наши представления возникают из ощущений, и воображение не создает, а лишь объединяет представления.

Лаура. Ну зачем так говорить! Я, когда захочу, могу представить себе ангелов.

Раймонд. Вы просто видите детей с гусиными крыльями. Греки представляли себе кентавров, сирен, гарпий потому, что видели мужчин, коней, женщин, рыб и птиц. Сведенборг, обладающий богатой фантазией [278], описывает жителей Марса, Венеры, Сатурна. И что же, он наделяет их свойствами, присущими обитателям земли, но эти свойства он соединяет самым невероятным образом. Он непрестанно бредит. А теперь посмотрим, что делает неискушенное богатое воображение: у Гомера, или, вернее, у неизвестного рапсода, из пенного моря всплывает «как облако» юная женщина. Она говорит, она изливает свою скорбь с божественной ясностью:

Природа породила женщину, море, облако; а поэт связал все это вместе. Вся поэзия, все волшебство в таких удачных сочетаниях.

Взгляните, как сквозь темную листву скользит лунный луч по серебристым стволам берез. Луч трепещет; это не луч, это белое одеяние феи. Дети, увидав его, убежали бы прочь, охваченные сладостным страхом.

Так родились феи и боги. В нереальном мире нет ни одного атома, который не существовал бы в мире реальном.

Лаура. Как можно смешивать богинь Гомера с феями сказок Перро!

Раймонд. Но у них одинаковое происхождение и одинаковая природа. Короли, очаровательные принцы и прекрасные, как день, принцессы, людоеды, которые пугают и забавляют детишек, — все они были когда-то богами и богинями и на заре жизни вызывали чувства страха или радости. «Мальчик-с-пальчик», «Ослиная Шкура» и «Синяя Борода» — древние и почтенные сказки, пришедшие к нам из далекого-далекого мира.

Лаура. Откуда?

Раймонд. Не знаю! Пытались и до сих пор еще пытаются доказать, что их родина — Бактрия, что они были созданы под терпентиновыми деревьями этой суровой страны кочующими предками эллинов, латинян, кельтов и германцев. Эту теорию выдвинули и поддерживают очень серьезные ученые, которые, даже заблуждаясь, заблуждаются не по легкомыслию. Нужно иметь хорошую голову, чтобы научно обосновать сумасбродные выдумки. Полиглот может один пустословить на двадцати языках. Ученые, о которых я вам говорю, никогда не пустословят. Но многие факты, которые относятся к сказкам, басням и легендам, считающимся индоевропейскими, ставят ученых в безвыходное положение. Только они в поте лица доказали, что «Ослиная Шкура» возникла в Бактрии, а Ренар у яфетических народов [281], и вдруг путешественники обнаруживают Ренара — у зулусов, а «Ослиную Шкуру» — у папуасов. Их теории очень от этого страдают. Но всякая теория создается и появляется на свет только для того, чтобы пострадать от фактов, рассыпаться на свои составные части, разбухнуть и в конце концов лопнуть, словно воздушный шар. Во всяком случае, очень вероятно, что волшебные сказки, и особенно сказки Перро, восходят к самым древним преданиям человечества.

Октав. Я вас прерву, Раймонд. Хоть я и не в курсе современной науки и больше занят сельским хозяйством, чем научными исследованиями, но я прочел в одной книжке, очень вразумительно написанной, что людоеды-великаны — это угры или венгры [282], опустошившие в Средние века Европу, и что в основу легенды о Синей Бороде легла подлинная история страшного маршала де Рэ, повешенного при Карле Седьмом.