Джон Пассос - 42-я параллель

заводах Пульмана,

это они подали за него 900 000 голосов в девятьсот двенадцатом и привели в смятение сюртуки и цилиндры и бриллиантовые колье в Саратога-Спрингс, Бар-Харборе, на Женевском озере призраком президента-социалиста.

Но где были братья Джина Дебса в девятьсот восемнадцатом, когда Вудро Вильсон посадил его за решетку в Атланте за выступления против войны,

где были здоровяки, любители виски, любители веселой компании, безобидные болтуны, завсегдатаи кабачков по городкам Среднего Запада,

домоседы, желавшие иметь домик с крылечком, чтобы было с чем возиться, и жирную жену, чтобы было кому сготовить обед, и садик, чтобы было где ковыряться, и рюмочку, и сигару, и соседей, чтобы было с кем посплетничать вволю

люди, желавшие работать ради этого

и принуждавшие других работать ради этого.

Где были паровозные кочегары и машинисты, когда его спровадили в исправительную тюрьму Атланты?

И вот его вернули умирать в Терре-Хот

сидеть на крылечке в качалке с сигарой в зубах, возле него розы Американская красавица, поставленные в вазу его женой;

и обитатели Терре-Хота и обитатели Среднего Востока и обитатели Индианы любили его и боялись его и думали о нем как о милом старом дяде, который любит их, и они хотели быть с ним и получить от него конфетку,

но они боялись его словно он заразился какой-то социальной болезнью, сифилисом или проказой, и жалели его но во имя флага и просперити

и спасения демократии

они боялись быть с ним или думать о нем слишком часто из страха что он их

убедит;

потому что он говорил:

Покуда есть низший класс – я с ним, покуда есть преступный класс – я с ним, покуда хоть один человек томится в тюрьме – я не свободен.

Едем назад под дождем в грохочущем кебе, напротив чуть видны их лица в колеблющейся полутьме закрытого кеба, и Ее большие чемоданы тяжело долбят крышу, а Он своим адвокатским голосом декламирует Отелло:

Вот и Скулкилл [24]. После булыжника копыта звонко цокают по гладкому влажному асфальту. Сквозь серые потоки дождя река мерцает, ржавая от зимней грязи. Когда я был твоих лет Джек я нырял вот с этого моста. Сквозь перила моста можно заглянуть вниз в холодную мерцающую сквозь дождь воду. Как, прямо в платье? В одной рубашке.

Фейни стоял в дверях переполненного вагона надземки; прислонясь к спине толстяка, уцепившегося за ременную петлю, он без устали перечитывал хрусткий, с водяными знаками, бланк письменного ответа:

Главная контора 1104 Сев. Хемлин-авеню

Чикаго, Иллинойс, 14 апреля 1904

Фениану О'Х. Мак-Крири

456 Юж. Вуд-стрит

Чикаго Иллинойс

Дорогой сэр

Честь имеем подтвердить получение Вашего письма от 10 числа сего месяца.

По интересующему Вас вопросу дело требует личных переговоров. Если Вы соблаговолите зайти по вышеуказанному адресу в понедельник 16 апреля, в девять часов утра, то мы уверены, что пригодность Ваша к должности, на которую Вы претендуете, сможет быть окончательно выяснена.

Ваш в поисках истины

Эммануэл Р. Бингэм, Д. Б.

Фейни трусил. Поезд привез его слишком рано. Оставалось четверть часа, а пройти каких-нибудь два квартала. Он побрел по улице, заглядывая в витрины. В магазине чучел выставлен был золотистый фазан, а над ним висела большая плоская зеленоватая рыбина с зубастой миловидной пастью, с которой свешивался ярлык:

Может быть, не идти вовсе? В глубине витрины стояла на подставке рысь, а на другой стороне – какая-то куцая кошка. Вдруг он спохватился. Он опоздает. Рванувшись, он пробежал последний квартал.

Когда, одолев четыре пролета, он наконец добрался до нужной площадки, он запыхался, и сердце у него стучало громче трамваев. На матовом стекле двери он прочел:

В глубине, рядом с уборной, была еще одна захватанная руками дверь. Позолота сошла с букв, но но очертаниям их можно было разобрать:

Потом подле двери он заметил карточку, а на ней руку, держащую факел, и надпись: «Искатель истины и K°». Он робко постучал в стекло. Молчание. Он снова стукнул.

– Войдите… – отозвался чей-то низкий голос. Отворив дверь и войдя в узкую темную комнату, сплошь

загроможденную двумя массивными конторками, Фейни замялся в нерешимости:

– Извините, сэр, мне нужно видеть мистера Бингэма, сэр.

За дальней конторкой, перед единственным окном, сидел крупный мужчина. Его дряблые щеки и огромная брыластая челюсть напоминали сеттера. Длинные черные волосы слегка вились над ушами, и широкополая черная фетровая шляпа была сдвинута на затылок. Он откинулся в кресле и оглядел Фейни с головы до ног.

– Как живем, молодой человек? За какими вы сегодня книгами? Чем сегодня могу служить? – грохотал он.

– Извините, сэр, не вы ли мистер Бингэм?

– Док Бингэм, он самый, весь к вашим услугам.

– Извините, сэр, я… я насчет того объявления…

Лицо дока Бингэма мигом изменилось. Губы у него скривило, словно он глотнул чего-то горького. Он сделал полный оборот в своем кресле-вертушке и плюнул в медную плевательницу, стоявшую в дальнем углу комнаты. Потом обернулся к Фейни и ткнул в него толстым пальцем:

– Молодой человек, скажите по буквам, как вы напишете слово: представление?

– П…р…и…д…с…т…а…в…

– Достаточно… Никакого образования… Так я и думал… Абсолютная некультурность. Ни проблеска тех лучших побуждений, которые отличают цивилизованного человека от диких обитателей лесов… Ни горячего стремления нести светоч в темные дебри невежества… Да понимаете ли вы, молодой человек, что не место я вам предлагаю, а великие возможности… блестящие возможности самоусовершенствования и служения ближним. Я предлагаю вам даровое образование.

Фейни беспокойно топтался на месте. В горле у него запершило.