Джон Пассос - 42-я параллель

пока он не износился и не умер.

Те весенние ночи колеса трамваев скрежещут со скрипом и грохочут расхлябанные оси на крутых заворотах Гарвард-сквер.

Пыль висит в мутном сиянии дуговых фонарей всю ночь до рассвета.

Не могу заснуть. Не хватает духа вырваться из-под стеклянного колпака.

Четыре года под эфирной маской: дышите глубже, спокойнее, вот так, будьте паинькой. Раз два три четыре пять шесть. Получай хорошие отметки по некоторым предметам но не будь зубрилой, интересуйся литературой но оставайся джентльменом, не показывайся в обществе евреев и социалистов, приятно улыбайся всем проходящим по университетскому двору и все приятные знакомства пригодятся тебе в дальнейшей жизни.

Сиди вглядываясь в сумерки приятнейших четырех лет своей жизни,

стынь от культуры словно забытая между благовонной курильницей и томиком Оскара Уайльда чашка чаю остывшего и некрепкого как ситро в буфете общедоступных концертов в Симфони-холле.

Четыре года я Михель Кристоф не знал что можно сделать то чего хотел ты Микеланджело, что можно сказать

Маркс

всем профессорам, что можно мне маленькому Свифту сшибить всех Гриноусов [167]в тире,

и ворочался всю весеннюю ночь до утра воспаленными глазами читая «Трагическую историю доктора Фауста» и доходил до остервенения слушая как колеса трамваев скрежещут со скрипом и грохочут расхлябанные оси на Гарвард-сквер и паровозные гудки из-за прибрежных болот и рев сирены отходящего парохода и синий флажок на фок-мачте и рабочая демонстрация с духовым оркестром на улицах Лоренса штат Массачусетс.

Это напоминало Магдебургские полушария: давление извне сохраняло пустоту внутри

и у меня не хватало духа

вскочить и выйти и сказать им: а подите вы все к

Рембо

вашей матери.

Поездка по Мексике в отдельном вагоне, предоставленном мексиканским правительством в распоряжение Дж. У. Мурхауза для обратного пути на Север, была чудесна, но несколько утомительна, и, проезжая по пустыне, они задыхались от пыли. Джейни накупила по дешевке много красивых вещиц – бирюзовые украшения и розовый оникс в подарок Элис и матери с сестрами. Всю дорогу она, не пер ставая, писала под диктовку Дж. Уорда, и в курительной или в салоне постоянно толпилась целая орава мужчин, которые без перерыва пили, курили сигары, хохотали, рассказывали друг другу неприличные анекдоты. Среди них был Берроу, для которого она работала в Вашингтоне. Проходя мимо, он всегда останавливался поговорить с ней, и ей очень не нравилась выражение его глаз, когда он, разговаривая, наклонялся над ее столом, но он был интересный мужчина и совсем не такой, каким она представляла себе рабочего деятеля и ей было очень забавно, что она знает про Куини и как бы он был ошарашен, если бы узнал, что она знает. Она все время его дразнила и думала, уж не влюбился ли oн в нее; но он был из тех мужчин, которые ведут себя так со всеми женщинами.

После Ларедо они ехали не в отдельном вагоне, и поездка была уже далеко не так приятна. Они взяли билеты прямого Сообщения до Нью-Йорка. Ей досталось нижнее место не в том вагоне, в котором ехал Дж. Уорд с друзьями, и верхнюю полку в ее купе занимал молодой человек, который ей очень понравился. Его звали Бек Саундере, он был уроженец Северного Техаса и говорил, забавно растягивая слова. Он клеймил скот, работал на нефтяных промыслах в Оклахоме и, скопив немного денег, теперь exaл посмотреть Вашингтон. Он очень обрадовался, узнав, что она из Вашингтона, а она рассказывала ему обо всем, что нужно посмотреть: Капитолий, и Белый дом, и памятник Линкольну, и памятник Вашингтону, и Дом ветеранов, и Маунт-Вернон [168]. Она сказала, что ему непременно следует побывать на Большой стремнине, описывала поездки в байдарке по каналу и о том, как их раз захватила страшная гроза у моста Кабин-Джонс. Они несколько раз вместе обедали в вагоне-ресторане, и он говорил ей, что она чудесная девушка и ни с кем ему так легко не говорилось, и рассказывал, что у него была невеста в Тулсе, штат Оклахома, и что теперь он подписал контракт на нефтяные разработки близ Маракаибо в Венесуэле, потому что невеста его бросила и вышла замуж за богатого фермера, который набрел на нефтяную скважину у себя на пастбище. Дж. Г. Берроу дразнил Джейни, поздравляя ее с победой над таким красавцем, а она, в свою очередь, дразнила его рыжеволосой леди, которая сошла в Сан-Луисе, и они оба смеялись, и она чувствовала себя чертовски задорно и находила, что Берроу не так уж плох. Когда Бек сошел с поезда в Вашингтоне, он дал ей свою фотографию, на которой был снят у нефтяной бурильной вышки, и обещал писать ей каждый день и непременно приехать в Нью-Йорк повидаться с ней, если, конечно, она позволит, но больше она о нем никогда не слыхала.

Ей нравился лондонец Мортон, лакей Уорда, потому что он всегда очень почтительно с ней обращался. Каждое утро он приходил и докладывал ей, как себя чувствует Дж. Уорд.

«Сегодня очень не в духе, мисс Уильямс» или: «Он что-то насвистывал, когда брился. Хорошо ли себя чувствует? Да, по-видимому».

Когда они прибыли на Пенсильванский вокзал в Нью-Йорке, она осталась с Мортоном присмотреть, чтобы ящик с делами и папками отправили в контору, 100, Пятая авеню, а не домой в Лонг-Айленд, где жил Дж. Уорд. Когда Мортон уехал на машине Пирс Арроу, которая пришла за багажом из Грейт-Нэк, сама она, захватив машинку, бумаги и папки, поехала на такси в контору. С испугом и волнением она глядела в окно такси на высокие белые здания, и круглые водяные резервуары, и подымавшиеся к небу клубы пара, и тротуары, переполненные прохожими, и такси и грузовые машины, и блеск и толкотню и грохот. Она не знала, где ей остановиться как завести новые знакомства, где поесть. Было очень жутко совсем одной в таком большом городе, и она сана себе удивлялась, как у нее хватило духу. Она решила найти здесь Элис работу и опять поселиться вместе с ней, но где ей переночевать сегодня?

Но в конторе все показалось ей ободряюще знакомым, и все было так красиво обставлено и ярко отполировано, и машинки стучали так быстро, и было больше суетни и шума, чем у «Дрейфуса и Кэрола»; но кругом были одни евреи, и она боялась, что не сумеет им понравиться и не удержится на этом месте.

Одна из служащих, Глэдис Комптон, указала ей стол и сказала, что здесь раньше сидела мисс Розенталь. Место было в проходе, рядом с кабинетом Дж. Уорда и напротив двери в кабинет мистера Роббинса. Глэдис Комптон – стенографистка мистера Роббинса – была еврейка и сказала, какая милая девушка была мисс Розенталь и как все они огорчены случившимся с нею несчастьем, и Джейни почувствовала, что тут все считают ее пронырой и что ей будет нелегко завоевать уважение. Глэдис Комптон недоброжелательно смотрела на нее карими глазами, которые слегка косили, когда она пристально во что-нибудь вглядывалась, и выразила надежду, что Джейни справится с работой, а работа, надо сказать, по временам прямо убийственная, и оставила ее одну.