Чарльз Диккенс - Оливер Твист

— Мистеръ Бембль! — воскликнула скромная леди умирающимъ голосомъ, который сразу потерялся у нея отъ страха. — Мистеръ Бембль, я закричу!

Мистеръ Бембль вмѣсто отвѣта медленно и съ достоинствомъ обнялъ ее рукой вокругъ таліи. Если леди выразила свое намѣреніе крикнуть, то при такомъ смѣломъ поступкѣ она должна была бы крикнуть еще громче, не помѣшай этому стукъ въ двери. Мистеръ Бембль поспѣшно вскочилъ съ кресла и, подойдя къ бутылкамъ съ виномъ, тщательно принялся обтирать ихъ, а матрона недовольнымъ тономъ спросила кто тамъ. Любопытенъ въ этомъ случаѣ тотъ фактъ, что голосъ мистриссъ Корней сразу принялъ оффиціальную сухость, что несомнѣнно явилось слѣдствіемъ воздѣйствія неожиданнаго стука на овладѣвшій ею страхъ и трепетъ.

— Пожалуйте, мистриссъ, — сказалъ дрожащій старческій голосъ и изъ-за дверей выглянуло лицо безобразной старухи, — старая Салли умираетъ.

— Мнѣ то что съ того? — сердито сказала матрона. — Я не могу оживить ее.

— Нѣтъ, нѣтъ мистриссъ, — отвѣчала старуха, — никто не можетъ, ей больше никакая помощь не нужна. Я видѣла, какъ умираютъ дѣти и взрослые люди, и хорошо знаю, какъ смерть приходитъ. Только ее что то очень безпокоитъ… какъ только придетъ въ себя… А приходитъ она часто въ себя, потому что и умираетъ такъ тяжело…. Такъ сейчасъ и начнеть говорить, что она о чемъ то хочетъ сказать вамъ… Она никогда не умретъ, мистриссъ, если вы не придете.

Достойная мистриссъ Корней разразилась всевозможными ругательствами противъ старухъ, которыя не могутъ даже умереть безъ того, чтобы не надоѣдать своимъ благодѣтелямъ. Закутавшись въ теплый платокъ, мистриссъ Корней попросила мистера Бембля не уходить, пока она не вернется обратно, если, конечно, ничего особеннаго не случится. Затѣмъ она приказала старухѣ идти скорѣй по лѣстницѣ и не задерживать ее тамъ цѣлую ночь, послѣ чего съ неудовольствіемъ вышла изъ комнаты и послѣдовала за нею. Послѣ ея ухода мистеръ Бембль велъ себя крайне непонятнымъ образомъ. Онъ открылъ шкафъ, пересчиталъ чайныя ложечки, взвѣсилъ на рукѣ тяжесть сахарныхъ щипцовъ, внимательно осмотрѣлъ серебряный кувшинъ для молока, чтобы убѣдиться, что онъ сдѣланъ изъ настоящаго серебра и, удовлетворивъ свое любопытство съ этой стороны, надѣлъ трехуголку и съ присущей ему важностью четыре раза протанцовалъ вокругъ стола. Кончивъ это удивительное представленіе, онъ снялъ трехуголку и сталъ спиной къ огню, мысленно, повидимому, составляя точный инвентарь всей окружающей его обстановки.

Старуха, нарушившая покой надзирательницы, была истинной посланницей смерти. Тѣло ея сгорбились отъ тяжести лѣтъ, руки и ноги тряслись, лицо подергивалось и походило скорѣе на причудливое фантастическое изображеніе, чѣмъ на произведеніе природы. Увы! Не всѣ произведенія природы остаются всегда въ одномъ и томъ же видѣ, чтобы радовать насъ своей красотой. Заботы, горе, превратности судьбы мѣняютъ ихъ такъ же, какъ мѣняются сердца. Только когда засыпаютъ эти страсти и навсегда теряютъ свою силу, только тогда исчезаютъ мрачныя облака и поверхность неба проясняется. Смерть обладаетъ неоспоримымъ свойствомъ мѣнять лицо. Холодное и неподвижное, оно принимаетъ давно забытое выраженіе покоя, какое можно видѣть только у спящаго ребенка; такимъ миромъ, такою безмятежностью проникнуты всѣ черты его, что всѣ, знавшіе умершаго въ раннюю пору счастливаго дѣтства, падаютъ на колѣни у гроба, какъ бы чувствуя присутствіе ангела, парящаго надъ землей.

Старуха еле-еле плелась по корридору, а затѣмъ вверхъ по лѣстницѣ, невнятно отвѣчая на понуканья своей спутницы. Почувствовавъ, что задыхается, она передала ей свѣчу, а сама все еще плелась по лѣстницѣ, когда начальница ея входила уже въ комнату, гдѣ лежала умирающая женщина.

Это была комната на чердакѣ, тускло освѣщенная горѣвшей въ заднемъ концѣ свѣчей. У постели больной сидѣла старуха сидѣлка, а у камина стоялъ аптекарскій ученикъ прихода и приготовлялъ себѣ зубочистку.

— Холодно на дворѣ, мистриссъ Корней, — сказалъ молодой джентльменъ, вошедшей надзирательницѣ.

— Очень холодно, сэръ, — отвѣтила она и вѣжливо поклонилась.

— Слѣдуетъ позаботиться, чтобы поставщики доставляли получше уголь, — сказалъ аптекарскій ученикъ, разбивая ржавой кочергой куски угля въ каминѣ.

— Все зависитъ отъ комитета, сэръ. — Недурно было бы, конечно, позаботиться ему о томъ, чтобы намъ было тепло. Наши обязанности и безъ того очень тяжелыя.

Разговоръ былъ прерванъ стономъ умирающей.

— О! — сказалъ молодой человѣкъ, повернувшись лицомъ къ кровати, — она, кажется, сейчасъ умретъ, мистриссъ Корней.

— Вы думаете, сэръ? — спросила надзирательница.

— Я буду очень удивленъ, если она проживетъ болѣе двухъ часовъ, — сказалъ аптекарскій ученикъ, продолжая заниматься своей зубочисткой. — Это будетъ нарушеніе системы во всякомъ случаѣ. Слушай, сидѣлка, спитъ она?

Сидѣлка нагнулась надъ кроватью и утвердительно кивнула головой.

— Надо полагать, она такъ и умретъ, не просыпаясь, если никто не будетъ шумѣть, — сказалъ молодой человѣкъ. — Поставьте свѣчу на полъ, чтобы она не видѣла ее.

Сидѣлка исполнила, что онъ ей сказалъ, но въ то же время сомнительно покачала головой, — какъ бы желая сказать, что женщина не умретъ такъ легко, и снова сѣла на прежнее мѣсто рядомъ съ другой старухой, которая только что вернулась. Надзирательница съ выраженіемъ крайняго нетерпѣнія завернулась въ платокъ и сѣла въ ногахъ кровати.

Аптекарскій ученикъ, который тѣмъ временемъ успѣлъ приготовить себѣ зубочистку, сталъ противъ огня и минутъ десять чистилъ себѣ зубы. Наконецъ это надоѣло ему и онъ, пожелавъ успѣха мистриссъ Корней, вышелъ изъ комнаты на цыпочкахъ.

Нѣсколько минутъ сидѣли всѣ молча, а затѣмъ обѣ старыя сидѣлки встали, подошли къ камину и, усѣвшись на корточкахъ, принялись грѣть свои изсохшія руки. Пламя бросало призрачный свѣтъ на ихъ сморщенныя лица и дѣлало еще болѣе ужасными эти безобразныя лица. Такъ, сидя передъ огнемъ, принялись онѣ болтать между собою.

— Анна милая, говорила она еще что-нибудь послѣ того, какъ я ушла? — спросила посланница смерти.

— Ни слова, — отвѣчала ея товарка;- она только все дергала вокругъ себя и ломала руки. Ну я придержала ихъ покрѣпче и она скоро успокоилась. Силъ у нея теперь никакихъ нѣтъ и мнѣ легко было справиться съ нею. У меня силъ хватитъ еще, несмотря на нашу приходскую пищу.

— А пила она горячее вино, которое ей прописалъ докторъ? — спросила первая.

— Я хотѣла ей дать, — отвѣчала другая, — но она такъ стиснула зубы и такъ уцѣпилась за кружку, что я насилу отняла ее. Я сама выпила вино и это подкрѣпило меня.