Чарльз Диккенс - Оливер Твист

— Вы такой же взрослый мальчикъ, какъ и бѣдный Бриттльсъ, — сказала Роза, вспыхнувъ.

— Что-жъ! — и докторъ сердечно засмѣялся:- это не такъ ужъ трудно. Но вернемся къ этому ребенку. Мы не касались еще главнаго вопроса. Онъ проснется черезъ часъ или около того, и хотя я сказалъ этому толстолобому констэблю, который сидитъ внизу, что его нельзя допрашивать, не подвергнувъ опасности его жизни, я думаю однако, что мы можемъ спокойно съ нимъ побесѣдовать. Теперь вотъ мое условіе: я разспрошу его въ вашемъ присутствіе, и если изъ его разсказа мы выведемъ — и мнѣ удастся это доказать вамъ доводами холоднаго разума — что онъ настоящій и неисправимый мошенникъ (что болѣе чѣмъ возможно), то онъ долженъ быть предоставленъ своей судьбѣ, по крайней мѣрѣ, мое участіе въ этомъ дѣлѣ прерывается.

— Ахъ, нѣтъ, тетя! — заступилась Роза.

— Ахъ, да, тетя! — возразилъ докторъ. — Идетъ?

— Онъ не можетъ быть закоренѣлымъ негодяемъ, — сказала Роза, — это невѣроятно!

— Отлично, — подхватилъ докторъ:- тѣмъ скорѣе вы должны согласиться сь моимъ предложеніемъ.

Наконецъ условія были приняты и договорившіяся стороны стали ожидать, съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ, пока Оливеръ проснется.

Терпѣніе обѣихъ дамъ подверглось большему испытанію, чѣмъ предсказалъ имъ мистеръ Лосбернъ: часъ проходилъ за часомъ, а Оливеръ по прежнему крѣпко спалъ. Только съ наступленіемъ вечера добрый докторъ сообщилъ имъ, что паціентъ достаточно отдохнулъ, чтобы съ нимъ можно было разговаривать. По его словамъ мальчикъ былъ очень боленъ и слабъ отъ потери крови, но тамъ обезпокоенъ желаніемъ сообщить что то, что лучше удовлетворить его теперь же, нежели отложить это до утра, какъ онъ хотѣлъ.

Бесѣда длилась долго. Оливеръ разсказалъ имъ всю свою простую исторію, часто останавливаемый болью и утомленіемъ. Грустно и торжественно было слышать въ сумрачной комнатѣ слабый голосъ больного ребенка, перечитывавшаго тяжелую скрижалъ бѣдствій и золъ, причиненныхъ ему недобрыми людьми. Ахъ! если бы мы, угнетая и терзая нашихъ ближнихъ, хотъ разъ подумали о мрачныхъ уликахъ человѣческихъ заблужденій, которыя густыми и тяжелыми тучами поднимаются, медленно, правда, но неизбѣжн, къ небесамъ, чтобы пасть дождемъ отмщенія на наши головы; если бы мы хотъ на одно мгновеніе услышали въ нашемъ воображеніи глубоко изобличающій голосъ мертвыхъ, не заглушимый ничьею властью, не побѣдимый ничьей гордостью, то гдѣ были бы несправедливости и неправда, страданія, бѣдствія, жестокости и обиды, приносимыя повседневной жизнью!

Въ этотъ вечеръ подушки Оливера были оправлены нѣжными руками, и когда онъ спалъ, то надъ нимъ бодрствовали красота и добродѣтель. Онъ былъ спокоенъ и счастливъ, и готовъ былъ бы умереть безъ малѣйшаго ропота.

Лишь только закончилось непродолжительное собесѣдованіе и Оливеръ успокоился, чтобы снова предаться отдыху, какъ докторъ, вытеревъ платкомъ глаза и проклиная ихъ слабость, отправился внизъ, чтобы начатъ дѣйствія противъ мистера Джайльса. Онъ не нашелъ никого въ гостиной, и ему пришла мысль, что лучше всего будетъ начать компанію въ самой кухнѣ. Въ кухню онъ и отправился.

Въ этой нижней палатѣ домашняго парламента засѣдали служанки, мистеръ Бриттльсъ, мистеръ Джайльсъ, лудильщикъ (который получилъ, въ виду своихъ заслугъ приглашеніе продовольствоваться здѣсь въ теченіи всего остального дня) и констебль. У этого послѣдняго джентльмена былъ большой жезлъ, большая голова, крупныя черты лица и большіе сапоги съ отворотами; при этомъ онъ имѣлъ видъ человѣка, пьющаго соотвѣтственное количество эля — что онъ дѣйствительно и дѣлалъ въ эту минуту.

Приключенія минувшей ночи все еще продолжали служить предметомъ преній; докторъ вошелъ какъ разъ въ то время, когда мистеръ Джайльсъ распространялся о своемъ самообладаніи, а мистеръ Бриттльсъ съ кружкой эля въ рукахъ подтверждалъ каждое слово еще прежде, чѣмъ оно произносилось его патрономъ.

— Сидите на мѣстахъ! — сказалъ докторъ, махнувъ рукой.

— Благодаримъ васъ, сэръ, — сказалъ мистеръ Джайльсъ. — Барыни приказали выдать намъ эля, а такъ какъ я не чувствовалъ склонности къ своей комнаткѣ, и предпочитаю компанію, то я выпиваю свою долю здѣсь.

Бриттльсъ далъ тонъ негромкому ропоту, которымъ присутствовавшіе дамы и кавалеры выразили удовольствіе, доставленное имъ снисходительностью мистера Джайльса. Мистеръ Джайльсъ покровительственно посмотрѣлъ вокругъ себя, какъ бы давая понятъ, что онъ не покинетъ ихъ, доколѣ они будутъ достойно держать себя.

— Какъ сейчасъ чувствуетъ себя больной, сэръ? — освѣдомился Джайльсъ.

— Такъ себѣ, - отвѣтилъ докторъ. — Я боюсь, что ваше положеніе можетъ оказаться не особенно пріятнымъ, мистеръ Джайльсъ.

— Я надѣюсь, сэръ, — сказалъ Джайльсъ съ дрожью въ голосъ:- что онъ не при смерти? Иначе я никогда больше не буду счастливъ. Я не хотѣлъ бы загубить мальчика… даже такого, какъ этотъ Бриттльсъ. Я не согласился бы за все серебро, какое есть въ графствѣ…

— Дѣло не въ этомъ, — таинственно сказалъ докторъ. — Мистеръ Джайльсъ, вы протестантъ?

— Да, сэръ, надѣюсь, — пробормоталъ мистеръ Джайльсъ, сильно поблѣднѣвъ.

— А вы, мальчикъ? — сказалъ докторъ, вдругъ обратившись къ Бриттльсу.

— Смилуйся надо мной Господь! — отвѣтилъ Бриттльсъ, вздрогнувъ. — Я… Я то-же, что и мистеръ Джайльсъ, сэръ.

— Тогда скажите мнѣ вотъ что, — произнесъ докторъ:- Вы оба скажите мнѣ: готовы ли вы присягнуть, что этотъ мальчикъ, что лежитъ наверху, — дѣйствительно тотъ самый, который былъ просунутъ въ окошечко минувшей ночью? Говорите! Ну? Мы ждемъ!

Докторъ, котораго всѣ знали, какъ благодушнѣйшаго человѣка въ мірѣ, произнесъ этотъ вопросъ такимъ свирѣпо грознымъ тономъ, что Джайльсъ и Бриттльсъ, смущенные элемъ и волненіемъ, смотрѣли другъ на друга, какъ пораженные столбнякомъ.

— Обратите вниманіе на ихъ отвѣтъ, констэбль, слышите? — сказалъ докторъ, торжественно потрясая указательнымъ пальцемъ и дотрагиваясь имъ до кончика своего носа, какъ бы для того, чтобы привлечь всю проницательность этого почтеннѣйшаго господина. — Это будетъ имѣть непосредственные результаты.

Констэбль принялъ самый мудрый видъ и взялъ въ руки свой должностной жезлъ, который былъ прислоненъ въ углу.

— Это просто вопросъ объ установленіи самоличности, какъ вы видите, — сказалъ докторъ.

— Именно такъ, сэръ, — отвѣтилъ констэбль сквозь неистовый кашель, такъ какъ онъ поторопился докончить свой эль, часть котораго попала не туда, куда слѣдуетъ.

— Въ домъ вломились громилы, — сказалъ докторъ:- и два человѣка мелькомъ увидѣли мальчика среди порохового дыма, среди суматохи и темноты. На другое утро, въ этотъ самый домъ является какой-то мальчикъ, и такъ какъ у него оказывается завязанной рука, то эти люди грубо схватываютъ его — чѣмъ подвергаютъ его жизнь большой опасности — и утверждаютъ, что онъ былъ въ числѣ громилъ. Теперь возникаетъ вопросъ: есть ли оправданіе дѣйствіямъ этихъ людей?… А если нѣтъ, то въ такое положеніе они себя поставили?