Енё Тершанский - Легенда о заячьем паприкаше

Вот сейчас, например, во время облавы, ему по суровому приказу хозяина нужно было полностью воздерживаться от лая. Чтобы панику среди окрестных зайцев не вызвать и не вынудить их перебраться на соседние охотничьи угодья.

Псу было разрешено лишь тихонько скулить на поводке у объездчика.

Зато скулил он без перерыва и так жалостно, что у объездчика сердце сжималось. А пес еще временами подымал на хозяина измученный взгляд и только что не говорил человеческим голосом: ну пожалей же меня, отпусти немного побегать, ведь ты прекрасно знаешь, для меня неистовая погоня за дичью — это верх наслаждения, а ошейник, да еще с поводком, который в иное время я терплю совершенно спокойно, сейчас — адская мука.

Ну вот, ситуация была такова: объездчик подошел к возчику для переговоров, и случилось это как раз возле трупа Паприкашевой матери.

Паприкаш хорошо слышал человечью речь неподалеку. Но это ничуть не мешало ему и дальше дремать в своем укрытии. Однако был там кое-кто третий, куда более страшный для зайца. Легавый пес! Близкое присутствие этого врага затрагивало уже совсем другой пункт заячьего устава.

Когда перед тобою собака или, положим, волк, ни в коем случае нельзя лежать, затаившись, и ждать. Ибо собака по запаху и по следу все равно обнаружит зайца. От собаки и волка нужно сразу же удирать, и чем дистанция больше, тем лучше. Услышав лай, учуяв залах собаки, тут же вскакивай и мчись во всю прыть! Так гласит заячий устав!

Что же произошло в нашей истории?

За те несколько секунд, пока возчик предлагал объездчику вступить в безнравственный сговор, желтый пес, чей нюх притупился от множества крови, учуял все-таки Паприкаша, уловил запах живой, теплой дичи. И издал тот особый, ни на что другое не похожий звук, которым легавые дают знать, что поблизости затаилась дичь. Не заскулил, не залаял, а тихо так тявкнул. Каждому охотнику звук этот хорошо знаком.

После этого происходит такая вещь: собака сама ложится на землю. И медленно ползет в ту сторону, где находится дичь. Охотник же осторожно шагает следом. Хорошая легавая еще и оглядывается время от времени на хозяина, поджидая его, если нужно. И, лишь подведя его на расстояние выстрела, с громким лаем вскакивает, чтобы вспугнуть дичь под выстрел.

И вот как раз в тот момент, когда объездчик пришел в полную растерянность от слов возчика, легавый пес рванул поводок и тявкнул тихонько, давая понять, что учуял живую дичь. Скулить, разумеется, он уже не скулил.

— Что, что такое? Что с тобой? — обернулся объездчик к собаке, избежав тем самым необходимости ответить немедленно возчику. — Ты что там учуял?

Легавый же пес точно выполнял все, что в таких случаях требует собачья наука.

Первым делом он лег на снег, мордой в том направлении, где лежал под терновым кустом Паприкаш. Этим он показывал, куда надо идти. А поскольку дичь находилась уже в пределах ружейного выстрела, то умное существо ожидало лишь, чтобы хозяин обратил на него внимание и изготовился. В следующий момент пес вскочил и громко залаял.

Ух ты-ы! Что тут началось!

А началось вот что: объездчик, стоя спиной к кусту, под которым прятался Паприкаш, и лишь успев повернуть туда голову, от рывка потерял равновесие. И — хлоп! С ружьем, с сумкой, с тремя зайцами в руках так и ухнул на землю.

А потому и не видел, как Паприкаш выскочил из-под куста и со всех ног понесся через поле.

Объездчик видел только, как возчик с хохотом швырнул своих зайцев наземь и закричал:

— Ну, дела! Вон еще один, гляди-ка!

А совсем обезумевший пес плясал и рвался с поводка, лая на всю округу так, что в ушах звенело.

Конечно, Паприкаш в это время был уже далеко. Правда хорошее ружье в руках опытного охотника, пожалуй, и сейчас бы достало косого. Да только объездчик, придя в себя на снегу и вспомнив, какую обиду нанес ему возчик, настолько расстроился, что даже забыл, как с ружьем обращаться.

Возчик же в охотничьем азарте накинулся на подымающегося с земли объездчика.

— Ай, комар тебя задери! Что ты за охотник такой, что заяц у тебя из-под носа убег! Ты собаку-то хоть спусти!

И тут возчик хватает поводок и сам отцепляет карабин на поясе у объездчика.

Пес в совершенном экстазе подпрыгнул в воздух и, волоча поводок за собой, устремился за Паприкашем, сменив неистовый беспорядочный лай на мелодичное, звонкое пение, с каким легавые гонят зверя.

Гон зайца для охотничьей собаки такое святое право, да что право — священный долг, что ожидать от хозяина специальной команды и вообще думать о чем-то другом, коли уж ты спущен на зверя, — это чистой воды малодушие и халатность.

У объездчика же легавый пес был не каким-нибудь там дворовым барбосом, а благородным, чистопородным животным с длинной родословной.

Но объездчику было пока не до пса. Он вообще позабыл обо всем от переполнявшей его злости: как посмел этот вшивый городской хмырь его попрекать, да еще псом распоряжаться без его согласия!

— Эх, язви тебя в крапиву, жеребячья твоя душа! Это меня ты вздумал учить, как вести себя на охоте? Меня, который десять лет егерем служит? Ты зачем собаку спустил, недоносок? Ты конюшней своей занимайся, а охоты касаться не смей! Будешь теперь отвечать перед господами, что охоту им всю испортил! И мне еще ответишь, жук ты навозный, если эти безрукие мне собаку подстрелят… Принесло ж тебя на мою голову, мерин вонючий!

Ну, на это возчик свое, еще хлеще!

Но, пожалуй, для нас уж не так и важно, как выясняли друг с другом отношения двое бравых мужей и чем кончилась их содержательная беседа.

Даже самый что ни на есть распоследний заяц, спасая шкуру, умеет бегать так быстро, что если его и способна догнать собака, то разве что только гончая. У Паприкаша же перед легавым псом была еще фора, так что, если ничего непредвиденного не случится, дела его выглядели неплохо. Не говоря уж о том, что собачьи лапы на снегу — все равно что костыли, заячьи же — настоящие лыжи. А сверх всего на шее у пса болтался, хлестал его по спине, цеплялся за что попало мерзкий тот поводок.

Словом, дистанция между Паприкашем и псом не то что не уменьшалась, а даже наоборот — все время росла.

Вот если б еще Паприкаш взял сразу верное направление, через низину, забирая все время вправо, и там в открытую степь. Уж тогда пес очень скоро позорно остался бы позади.

Но Паприкаш был самым глупым зайцем из родившихся этим летом. Сперва его понесло прямиком на охотников, которые уже начали разворачиваться в новую цепь.

Потом, заметив охотников, он, конечно, шарахнулся влево, на луг.

А слева, в глубине низины, вдоль подножия холмов, проходил, поднимаясь к деревне, наезженный тракт. Путь в ту сторону был свободен. Только на телеграфных столбах сидело несколько нахохленных, грустных ворон. Следя за охотниками, они заранее облизывались, думая о пропитанном кровью снеге и клочках заячьей шкуры, которые достанутся им после этой охоты.