Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России

Из того, что говорят эти умные, образованные и уважаемые люди, можно судить, в какую глубокую методологическую ловушку попала российская культура, а с нею идеология и политика. «Национальность — врожденное человеческое свойство…», «биологическая принадлежность к нации…», «дается по рождению…»! Хотя оба этих умудренных человека наверняка в своей жизни видели множество случаев, говорящих прямо противоположное.

Сын аварца и русской в Махачкале обычно становится аварцем, а в Москве до перестройки он обычно становился русским. Это выбор, который делается исходя из социальных , а не биологических обстоятельств. Новорожденный ребенок-подкидыш не имеет никакой «биологической принадлежности к нации», эта принадлежность определяется тем, в какую семью он попадет, кто его воспитает. Национальность как атрибут человека была изобретена очень недавно, в XIX веке, и даже в середине XX века во многих областях даже Европы люди и не задумывались о том, кто они по национальности, их записывали в состав той или иной «нации» по произволу властей. Разве при этом происходила биологическая мутация организма этих людей?

Да, в современном обществе национальность стала важным для человека ярлыком, как и множество других ярлыков. В какое-то время в СССР ярлык «члена ВКП(б)» был важнее национальности (а ярлык «исключенного из ВКП(б)» еще важнее). Это — реальность. Но зачем облекать ее в мифологию «крови»? Зачем подпиливать сук, на котором сидит и так уже потрепанное «общество знания» постсоветской России!

П. И. Смирнов в книге «Социология личности» (СПб., 2001) пишет, что «основу национального характера составляют психофизиологические особенности нации… обусловленные ее генофондом… Национальный характер есть комбинация природного и социального начал». Выражая согласие с этой трактовкой, авторы журнала СОЦИС в своих рассуждениях о русском национальном характере опираются на «пеленочную» гипотезу, которую выдвинул английский антрополог Д. Горер.

Они пишут, что русские — сильные и сдержанные потому, что на Руси туго пеленают младенцев, а значит, «русская душа — спеленутая душа». О русских детях они говорят: «На короткое время их освобождают от пеленок, моют и активно с ними играют. Д. Горер связал альтернативу между длительным периодом неподвижности и коротким периодом мускульной активности и интенсивного социального взаимодействия с определенными аспектами русского национального характера и внешней политики России. Многие русские, по его мнению, испытывают сильные душевные порывы и короткие всплески социальной активности в промежутках долгих периодов депрессии». От этого, по мнению современных российских ученых, русские очень любят устраивать «яркие периоды интенсивной революционной деятельности» [119]. Это пишут в главном журнале РАН по социологии! Какие еще нужны симптомы, чтобы оценить состояние российского «общества знания»?

Эксперты-обществоведы, которые снабжают государственную власть РФ идеологическими метафорами, афоризмами и формулами, не могут встроить их в реальный контекст и как будто просто не могут додумать их. Вот, некоторое время на всех уровнях власти делалось ставшее почти официальным утверждение, будто «террористы не имеют национальности» . Оно вызвало замешательство — куда же у них делась национальность, их «врожденное человеческое свойство»? Каким образом они от нее избавились? Это заявление было тем более странным, что вся российская и мировая пресса была полна выражениями типа «палестинские террористы» (ирландские, баскские, чеченские, тамильские и пр.).

Какой эксперт предложил эту формулу, какие доводы при этом приводились, почему образованные люди на высоких постах ее приняли и стали повторять? Вот с такой научной базой мы и наблюдаем, в состоянии интеллектуального паралича, как владеющие знанием и технологиями службы демонтируют наш народ. Это наша национальная беда, она поразила и правых, и левых.

Вот, философ-либерал пишет в духе биологического примордиализма: «Национальность дана человеку от рождения и останется неизменной всю его жизнь. Она так же прочна в нем, как, например, пол» [420]. А вот левый патриот, один из руководителей НПСР А. Уваров беспредельно удревняет русский народ: «Целое тысячелетие после крещения Руси, сожжения волхвов и ведунов скрывали от нашего народа, что Русь была не языческой, а арийской, т. е. ведической… Наши арийские корни легко прослеживаются в словаре, если сравнивать с санскритом (язык йогов — ариев) даже не древний, а современный русский язык» [170].

Такие представления очень легко переводили рассуждения об этничности в сферу мифотворчества, что во многом и определяло развитие кризиса сознания 90-х годов. В. А. Шнирельман писал об этом периоде: «Опросы общественного мнения, проведенные ВЦИОМом в 1990-х годах, показали, что в этот период коллективные представления о прошлом занимали все более значимое место в идентичности россиян. При этом такой их компонент, как „древность, старина“, имел наибольшее значение, во-первых, для людей моложе 40 лет с высоким уровнем образования, а во-вторых, для тех, кто был ориентирован на демократию и реформы… Это сопровождалось необычайно интенсивным процессом мифотворчества. В 1990-х годах романтизированные представления о предках и далеком прошлом активно создавались как в русских, так и в нерусских регионах» [202].

В условиях кризиса и нестабильности общества и государства этничность становится самым эффективным и быстрым способом политической мобилизации. Обращение к «крови», к солидарности «родства» легко воспринимается сознанием, сильно действует на чувства и будит коллективную память. Поэтому политик, вынужденный решать срочные задачи, почти всегда говорит на языке примордиализма . Иначе он не найдет общего языка с «простым человеком», который является прирожденным примордиалистом — потому что застает социальную реальность в ее уже готовой этнической форме. Политик, даже зная, что это обыденное понимание этничности неверно, не имеет в момент кризиса времени и возможности вести теоретические дискуссии и пытаться перестроить язык понятий, на котором мыслят противоборствующие группы. Он приспосабливается к этому языку. Это противоречие между знанием и политической практикой становится опасным, когда политики начинают сами верить в мифы, которые они внушают своей аудитории.

Представления примордиализма приобрели в среде российской гуманитарной интеллигенции жесткий характер и непосредственную прикладную направленность в последние 18 лет как инструмент политической мобилизации этничности. Это — важное общемировое изменение в общественном сознании, которое мы до сих пор не осмыслили. А. Г. Здравомыслов и А. А. Цуциев считают его историческим событием: «Этнический ренессанс связан с изменением специфики доминирующих определений этничности: культурная принадлежность начинает восприниматься в политически звучных категориях. Происходит один из исторических „сдвигов“ в определениях этничности» [76].