Г. Осипов - Общество знания: Переход к инновационному развитию России

В приведенном рассуждении читателя подталкивают к мысли, будто 250 млн человек пали жертвой политического строя, для этого протягивается нить к ГУЛАГу. Но ГУЛАГ существовал 30 лет, число заключенных в лагерях лишь в отдельные годы превышало 1 млн человек, смертность в лагерях составляла в среднем 3 % в год — как Отечество могло там «потерять 60 миллионов»? Доподлинно известно, например, что с 1 января 1934 г. по 31 декабря г. в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа умерло 963 766 заключенных, и основное число смертей пришлось на годы войны, трудное время для всех.

Мы не обсуждаем здесь совершенно ложного утверждения о «нулевом приросте чистой продукции сельского хозяйства за десять лет». Чистая продукция сельского хозяйства СССР в 1985 г. составила 120 % от продукции 1975 г. (в ценах 1983 г.).

Заметим, что в обоих случаях образованные люди, не замечая несоизмеримости между убытками и доходом колхозной системы и промышленности, одновременно не замечали и подмены понятий. Ведь понятия рентабельность и убытки в советской экономике были условностью, ибо они планировались . И какая утрата логики — утверждать, что если предприятие убыточно, то его «работники сами себя не кормят, следовательно, паразитируют на других». Предприятие — не натуральное хозяйство, оно служит не для «кормления» работников, а для выполнения определенных задач, которые ставит перед ними его владелец.

Гипостазирование — серьезное нарушение норм рациональности, распространенное во всех областях науки. Физик И. Лэнгмюр писал: «Большая часть наших недоразумений в науке возникает в результате приписывания реальности тем понятиям, главный смысл существования которых заключается в том факте, что они выражаются словом» [110].

Кстати, Ципко не замечает, что его второе суждение (о том, что «производство в нашей стране держалось на практике «разгона», ругани, окрика, на страхе») начисто отрицает первое.

Культура России пережила потрясающий эксперимент: после отмены в конце 80-х годов радение художественного уровня текстов, фильмов и театральных постановок было «рым и катастрофическим, что в нем было что-то мистическое. Достаточно сравнить линейку фильмов Эльдара Рязанова — подцензурных и «свободных».

Далее — О.З.: История…

Горбачев сделал оговорку, отрицающую весь тезис: гласность у нас беспредельна, но только в пределах интересов социализма, а их определяет номенклатура КПСС.

Во всех этих примерах мы не касаемся политических целей авторов учреждений и не даем оценок ценностной стороне умозаключений. Мы говорим лишь о состоянии когнитивной структуры заявлений, то есть об операциях в сфере рационального знания.

Стоит вспомнить М. Е. Салтыкова-Щедрина, который писал: «Горе — думается мне — тому граду, в котором и улица, и кабаки безнужно скулят о том, что собственность священна! наверное, в граде сем имеет произойти неслыханнейшее воровство!»

Взглянем на Запад. В фундаментальной книге об истории финансовых систем [173] сказано, что в XIX веке подоходный налог стал основным рычагом финансовой политики. «В подавляющем большинстве стран с 1890 по 1980 гг. происходил неуклонный рост доли поступлений от подоходного налога в государственный бюджет. В конце XX века в Англии и США доля подоходного налога составляла около 25 % доходов бюджета, в Германии — 36 %, во Франции — 17 %. В целом, в XVIII-XIX вв. доля прямых налогов в бюджетных доходах государства постепенно возрастала и доходила к середине XX века до 50 %».

Рассуждения Найшуля замечательны тем, что своей сильной стороной он считает чисто математический, логический анализ экономики — без «химер совести».

В тот момент С. Кордонский работал референтом президента В. В. Путина.

Рейтинг следующих за патриархом авторитетных в сфере религии фигур таков: художник И. Глазунов — 6 %, певица А. Пугачева — 5 %, великий князь Владимир Кириллович — 4 %, герой афганской войны генерал Громов — 4 %, рок-певец Б. Гребенщиков — 3 %, архангельский мужик И. Сивков — 3%, писатель Ф. Искандер — 2 %, актер-культурист С. Сталлоне — 2 %, старец Троицко-Сергиевской лавры Наум — 2%, сексолог И. Кон — 2 %, по 1 % — академик-физик Е. Велихов, бизнесмен К. Боровой. Затруднились ответить или не нашли себе авторитета в данном списке — 33 % [174].

Н. П. Шмелев писал: «Своеобразным символом в этом смысле стала Воркута, которая рыночной ценой угля покрывает лишь 15 % своих издержек, остальные 85 % ей оплачивает госбюджет» [199].

В 2007 г. в Кемерово прошла встреча ветеранов труда. Разговор зашел и о 80-х годах. Один шахтер вспомнил, что нередко компании молодых приятелей собирались и летели на субботу в Москву — погулять и «попить пивка». Утром туда, вечером обратно. Зарплата позволяла им такие маленькие удовольствия.

Даже А. Д. Сахаров писал в 1987 г.: «Нет никаких шансов, что гонка вооружений может истощить советские материальные и интеллектуальные резервы и СССР политически и экономически развалится — весь исторический опыт свидетельствует об обратном» [150].

Мы говорим о статистически значимых факторах и тенденциях, а не о конкретных личностях — в обществоведении, как и во всех других сферах, есть множество свободных и творческих умов, которые лишь имитируют конформизм.

Пьетро Инграо, один из руководителей итальянской компартии, писал в 1992 г.: «На Востоке насильственно возникла система социально-политических режимов, которые радикально отличаются от моделей, принятых на Западе. Я отвергаю идею, будто эти деспотические режимы, называемые «реальным социализмом», имели хоть какое-то сходство с гипотезой коммунистического общества… Все мы приветствовали мирное вторжение демократического начала, которое нанесло удар по диктаторским режимам. Символом этого было падение берлинской стены» [8].

Масштабы этого отката нельзя преуменьшать. На молодежных конференциях экономистов, победителей крупных конкурсов, проявляются общие признаки «нового мышления» — отсутствие логики и полная оторванность от реальной жизни, радикальный наивный идеализм.

Хорос дает такой психологический портрет обществоведов этой категории: «Это отсутствие политической ответственности и того, что можно назвать психологией государственного человека, сочетается у постсоциалистических реформаторов с поразительным, доходящим порой до наивности (или цинизма) нарциссизмом. Они охотно дают интервью, позируют фотографам. Они рекламируют свои идеи как последнее слово экономической науки и презрительно третируют любого, кто заикнется о каком-то государственном регулировании, как реставратора командно-административной системы».