Жорж Санд - Франсия

— Ну и манеры у твоего предмета любви! Это отвратительно, моя дорогая! Я запрещаю тебе видеться с ним. Ты принадлежишь только мне, потому что любишь меня. Клянусь, что буду хорошо обходиться с тобой, и, покидая Францию, оставлю тебе состояние. Я даже могу взять тебя со мной, если ты привяжешься ко мне.

— Значит, вы не женаты?

— Я свободен и буду страстно любить тебя, моя перелетная птичка. Зная мою страну, что бы ты сказала о магазинчике в Москве?

— Разве Москву не сожгли?

— Ее отстроили заново, и она еще красивее, чем прежде.

— Я очень люблю эту страну! Мы были счастливы там, но еще сильнее я люблю мой Париж. Вы здесь не останетесь. Было бы несчастьем привязаться к вам, чтобы тут же потерять вас!

— Может, мы останемся здесь надолго, до подписания мира.

— Надолго — этого недостаточно. Когда я влюбляюсь, мне хочется думать, что это навсегда, иначе я не смогла бы любить!

— Странная девушка! Ты действительно полагаешь, что будешь вечно любить своего цирюльника?

— Я так считала, когда слушала его. Он тоже обещал сделать меня счастливой. Все обещают быть добрыми и верными.

— А он ни то, ни другое?

— Не хочу на него жаловаться, я пришла сюда не за тем.

— Но твое бедное сердце плачет против воли. Послушай, ты любишь его только из чувства долга, как любят плохого мужа, но раз он не твой муж, ты вправе оставить его.

Найдя доводы князя весьма убедительными, Франсия не стала возражать ему. Ей показалось, что он прав. Ощутив, что в ней давно зрело разочарование, Мурзакин понял: он почти убедил ее. Взяв руки девушки в свои, князь попытался снять с нее небольшую голубую шаль, затянутую на талии. Эту привычку она приобрела, став обладательницей столь дорогой французской ткани, стоившей десять франков.

— Не мните мою шаль! — простодушно воскликнула девушка. — Она у меня единственная!

— Эта шаль ужасна, — сказал Мурзакин, срывая ее. — Я подарю тебе настоящую кашемировую шаль из Индии. Какая у тебя тонкая талия! Ты невысока ростом, но прекрасно сложена, моя дорогая, совсем как твоя мать!

Ни один комплимент не польстил бы бедной девушке больше, и память о матери, к которой так ловко взывал князь, расположила ее к нему еще сильнее.

— Послушайте! — обратилась она к нему. — Помогите мне найти мать, и клянусь вам…

— Что, в чем ты клянешься мне? — спросил Мурзакин, целуя маленькие завитки черных волос на ее смуглой шее.

— Я клянусь вам, — повторила Франсия, отстраняясь… Тихий стук в дверь заставил князя сдержаться. Он пошел открывать: это был Моздар. Он поговорил с дежурным офицером; всех арестованных в этот вечер передали французской полиции. Таким образом, Теодора у русских уже не было, и его сестра могла успокоиться. — Ах! — воскликнула она, сжимая руки. — Он спасен! Вы сам Господь Бог, и я благодарю вас!

Мурзакин, переводя слова казака, присвоил себе заслугу освобождения Теодора, утаив от Франсии, что его приказ запоздал. Она поцеловала руки князя, взяла свою шаль и хотела уйти.

— Это невозможно, — возразил он и закрыл дверь перед носом Моздара, не дав ему никакого распоряжения. — Тебе нужен экипаж. Я послал за ним.

— Это будет нескоро, князь: в этом квартале в два часа ночи его не найдешь.

— Ну хорошо! Я сам провожу тебя пешком, но торопиться некуда. Поклянись мне, что ты уйдешь от своего глупого любовника.

— Нет, я не могу вам это обещать. Я никогда ни от кого не уходила сама, предпочтя другого. Я ухожу только тогда, когда меня к этому вынуждают, а с Гузманом все совсем не так.

— Гузман! — рассмеялся Мурзакин. — Его зовут Гузман?

— Разве это некрасивое имя? — смутилась Франсия.

— Гузман, «Баранья нога»! — продолжил Мурзакин, смеясь. — Здесь нам рассказывали об этом. Я знаю песенку: «Гузман не ведает преград!..»

— Ну и что? «Баранья нога» не такая уж плохая пьеса, и песня тоже очень хорошая. Не нужно так насмехаться!

— Ах! Ты огорчаешь меня. — Мурзакина внезапно охватил приступ гнева; слишком много мудреной честности и ни капли здравого смысла! — Ты любишь меня, я это вижу, я тоже тебя люблю, я это чувствую. Да, я люблю тебя, твоя нежная душа привлекает меня, как и все твое милое существо. Ты мне понравилась и осталась в моем сердце еще с тех пор, как я увидел тебя несчастным, умирающим ребенком. Ты поразила меня. Если бы я знал тогда, что тебе уже пятнадцать лет!.. Но я думал, что тебе не больше двенадцати. А сейчас ты в том возрасте, когда влюбляются в первый раз и, если тебе угодно — на всю жизнь. Большего мне и не надо, клянусь тебе. Верь мне, я люблю тебя, клянусь!

На следующий день Франсия сидела в своей бедной комнате в предместье Сен-Мартен. Часы на приходской церкви пробили девять, а она, ни на минуту не сомкнувшая глаз, еще не открывала окон и не завтракала. Девушка вернулась только в пять утра; ее привез Валентин, и ей удалось войти никем не замеченной. Теодор еще не приходил. Четыре долгих часа провела Франсия в неопределенных мечтаниях, и совершенно новый мир открылся перед ней.

Девушка не чувствовала ни печали, ни усталости, а пребывала в экстазе и не сумела бы сказать, счастлива она или только ослеплена. Прекрасный принц поклялся вечно любить ее и, прощаясь, повторил это так убедительно, что она поверила ему.

Князь! Франсия хорошо помнила Россию, поэтому знала, что в этой стране слишком много князей, и этот титул не всегда означает высокое положение, как считают у нас. Все достояние таких князей, ведущих свое происхождение с Кавказа, иногда составляли палатка, красивое оружие, хорошая лошадь, отара овец и несколько слуг — не то пастухов, не то бандитов. Все равно во Франции княжеский титул вновь обрел свою притягательность в глазах парижанки, а относительная роскошь временного пристанища Мурзакина, разбогатевшего на двести луидоров благодаря дядюшке, была для Франсии ни с чем не сравнима.

Мурзакин представлялся ей прекрасным принцем из волшебной сказки. Она и не помышляла о том, чтобы ему понравиться, даже запрещала себе это. Направляясь к князю, Франсия решила не проявлять легкомыслия и выказала немало благоразумия и искренности, дабы преуспеть в этом. Но могла ли Франсия противиться тому, кому была обязана своей жизнью, жизнью брата и, возможно, в будущем возвращением матери? И все для того, чтобы не обидеть господина Гузмана, который бил ее и не был ей верен?

Тогда откуда эти угрызения совести? Конечно, не потому, что девушка боялась Гузмана: он никогда не приходил утром и не узнал бы, как поздно она вернулась. Только портье заметил это, но он покровительствовал ей, поскольку ненавидел цирюльника, уязвившего однажды его самолюбие.

Франсия очень дорожила своей репутацией, хотя ее репутация была известна, быть может, лишь сотне жителей квартала, знавших девушку в лицо или по имени. Не важно, не бывает близких горизонтов, как не бывает маленьких стран. Франсию считали искренней, сердечной, бескорыстной, преданной своим заурядным любовникам. Она вовсе не хотела прослыть продажной женщиной и искала способ примириться с реальностью, не потеряв при этом уважения к себе; но ее рассуждениям недоставало последовательности, заблуждение рассеяло ее страхи: видя прекрасного князя у своих ног, Франсия впервые к жизни поддалась тщеславию и даже не пыталась с ним бороться, приняла свое новое увлечение за восторженную любовь, какую никогда раньше не испытывала.