Жорж Санд - Франсия

Молодой русский офицер, чуть не испортивший представление этой грустной комедии, где столько актеров были просто статистами, ибо не знали слов пьесы, напрасно пытался осознать то, что наблюдал в Париже, — он, который видел сожженную Москву и все понял! Благодаря полученному им военному воспитанию и беспокойному времени, на которое пришлась его молодость, офицер приобрел рассудительность. Недостаток его философских воззрений восполнялся тонкой проницательностью, присущей его расе, и недоверчивостью, свойственной его среде. Он видел тогда и вновь увидел теперь две крайности патриотического чувства: богатую торговую Москву сожгли из-за ненависти к чужеземцам-французам; эта дикая, но возвышенная самоотверженность ужаснула и восхитила его. Затем блестящий и великолепный Париж пожертвовал честью во имя человечества, поскольку видел свой долг в спасении любой ценой цивилизации, оплотом которой он являлся.

Этот русский, сам бывший во многих отношениях дикарем, считал себя вправе глубоко презирать Париж и Францию. Он не догадывался, что Москва не сама себя разрушила, ибо у народов-рабов не спрашивают совета; они героичны поневоле и потому не имеют основания гордиться своими жертвами. Офицер не подозревал и о том, что с парижанами так же мало советовались о сдаче Парижа, как с москвичами о сожжении Москвы; не знал, что французы лишь относительно свободны, что их судьбами играли верхи и парижане были тогда столь же героичны, как и в наши дни [5] Июнь 1871 г. — Примеч. авт. .

Чужеземец, пришедший с берегов Танаиса [6] Античный город (3 в. до н. э. — 5 в. н. э.) в устье реки Дон. , не более самих французов постигал тайны истории. Во время происшествия с его лошадью он понял жителя парижского предместья. Прочитал разгадку на его озабоченном лице, в его гневных глазах. Он сказал себе: этот народ предали, быть может, продали! Вместе с тем наблюдая постыдную симпатию, выказанную врагу знатью, офицер пришел в недоумение. Он говорил себе: эти люди трусливы. Вместо того чтобы потакать им, нашему царю следовало бы презирать их.

Тогда гуманные и великодушные чувства были подавлены и словно обесценены в его сердце видом небывалой низости, а сам он оказался во власти диких пьянящих инстинктов. Мурзакин решил, что этот город безумен, его жители легкомысленны и развращены, а женщины, предлагавшие себя и неотступно следовавшие за колесницей победителя, лишь прекрасные трофеи. Охваченный необузданным желанием, с горящим взором, трепещущими ноздрями и надменным сердцем, он въехал в Париж. Царь, с напускной скромностью отказавшийся занять Тюильри [7] Дворец в Париже (1564–1670), одна из резиденций Французских королей. Был сооружен как часть комплекса Лувра. В дни Парижской коммуны большая часть дворца сгорела, ныне на месте Тюильри один из лучших в Париже садов. , отправился на Елисейские поля, чтобы произвести смотр своей великолепной гвардии, разыграв до конца спектакль, предназначенный для алчущих зрелищ парижан, после чего намеревался расположиться в Елисейском дворце [8] Находится недалеко от Енисейских полей, был построен в начале XVIII в. (1718 г.) для графа д’Эвре. С 1873 года Елисейский дворец стал официальной резиденциейглавы Республики. .

В этот момент он должен был уладить два совершенно различных по важности дела. Одно касалось полученного во время смотра сообщения о том, что Елисейский дворец не безопасен для царя, так как в него заложена бомба. Тотчас отправили курьера к господину Талейрану [9] Талейран Шарль Морис (1754–1838) — французский государственный деятель и дипломат. После вступления союзных войск в Париж (31 марта 1814 г.) сформировал и возглавил временное правительство; активно содействовал реставрации Бурбонов. , который любезно предложил свой дворец. Царь согласился, весьма довольный тем, что будет находиться в окружении тех, кто собирался вручить ему судьбу Франции. Затем он взглянул на другое сообщение: оно относилось к молодому князю Мурзакину, провинившемуся в предместье Сен-Мартен. «Пускай поселится где захочет, — сказал государь, — но остается там под арестом в течение трех дней». Вскочив на лошадь, император вместе со своим штабом вернулся на площадь Согласия, откуда пешком отправился к господину Талейрану. Его солдаты получили приказ располагаться на площадях. Жители, с которыми обходились так любезно, с удивлением и восхищением взирали на эти красивых, дисциплинированных военных, завладевших только городскими мостовыми и разместивших там свои походные кухни, ничего более не требуя. Парижский обыватель обрадовался и вообразил, что нашествие русских ему ничем не угрожает.

Что касается молодого штабного офицера, не допущенного во дворец, где собирался расположиться император, то он понял, что попал в крайнюю немилость, и искал ее причину, когда его дядя, адъютант государя граф Огоцкий, проходя мимо, тихо сказал:

— У тебя есть враги в окружении императора, но не бойся. Он знает и любит тебя. И чтобы уберечь тебя от них, государь велел тебе несколько дней не появляться при дворе. Дай мне знать, где остановишься.

— Я еще не знаю, — ответил молодой человек с фатальной покорностью судьбе, — все в руках Божьих!

Едва он произнес эти слова, как появился привлекательный всадник и вручил ему записку следующего содержания: «Маркиза де Тьевр с удовольствием напоминает, что по мужу она родня князю Мурзакину, и поручает мне пригласить Вас поселиться в особняке де Тьевров. Я присоединяюсь к ее настойчивой просьбе». Под запиской стояла подпись: «Маркиз де Тьевр». Мурзакин передал записку дяде. Тот с улыбкой вернул ее и пообещал навестить племянника, как только у него появится свободная минута. Сделав знак своему гайдуку, Мурзакин последовал за всадником, который быстро сопроводил их в особняк Тьевров в сен-жерменском предместье.

Красивый дом в стиле Людовика XIV, расположенный между двором и таинственным садом, был окружен высокими деревьями; его первый этаж возвышался над парадным подъездом; просторная прихожая, мягкие ковры, богато убранная столовая, очень уютный и с тонким вкусом меблированный салон — вот что мельком заметил Диомид Мурзакин, которого по русскому обычаю называли просто Диомидом, сыном Диомида, Диомидом Диомидовичем.

Маркиз де Тьевр вышел к нему навстречу с распростертыми объятиями. Это был непривлекательный человек лет пятидесяти, невысокий, худой, подвижный, с необыкновенно черными глазами и мертвенно-бледным лицом, в парике неправдоподобно черного цвета, в черной облегающей одежде, панталонах и черных чулках и в белоснежном жабо. В его неприметной особе поражал контраст белого и черного: настоящая сорока по оперению, трескотне и резвости.