Синклер Льюис - Бэббит; Эроусмит

Мартина повели по вонючей улице мимо домов с крышами из пальмовых листьев и стенами из бамбуковых шестов, обмазанных коровьим пометом, домов, где люди жили вместе с домашней птицей и козами. Он слышал кричавших в бреду; десятки раз видел страшное лицо — втянутые щеки, запавшие, налитые кровью глаза, раскрытый рот, — лицо, отмеченное черной смертью; и видел прелестного ребенка, девочку, в предсмертном оцепенении: язык ее был черен, могильный запах стоял вокруг.

Они бежали, бежали на Карибский мыс, к пассату, и когда Инчкеп Джонс спросил: «Вы и теперь будете говорить об экспериментах?» — Мартин покачал головой, стараясь вызвать в памяти образ Готлиба и все их маленькие проекты: «Половине ввести фаг, половине строго отказать».

Ему пришло на ум, что Готлиб, в своем затворническом простодушии, не представляет себе, что значит добиваться проведения опыта в истерике эпидемии.

Он пошел в «Ледяной Дом»; выпил по стакану с напуганным конторщиком из Дербишира; вновь увидел перед собою глаза Готлиба, глубокие, требующие, и дал клятву не поддаться состраданию, которое в конечном счете сделает всякое сострадание бесплодным.

Если Инчкеп Джонс не может понять необходимость опыта, нужно обратиться к губернатору, к полковнику Роберту Фэрлембу.

Губернаторский дом, хоть и считался официально главным правительственным зданием Сент-Губерта, представлял собою крытое тростником бунгало чуть побольше Пенритской Хижины. Увидев его издали, Мартин приободрился, и в девять часов вечера он поднимался на широкое крыльцо так свободно, точно зашел мимоходом в гости к соседу в Уитсильвании.

Его остановил угнетающе вежливый лакей, ямайский негр.

Мартин буркнул, что он доктор Эроусмит, председатель Мак-Герковской Комиссии, и что он просит извинить за причиненное беспокойство, но ему необходимо немедленно переговорить с сэром Робертом.

Самым кротким и нудным тоном слуга стал объяснять, что доктору, гм… — лучше переговорить с главным врачом, когда над перилами веранды показалось широкое румяное лицо и сочный голос прогудел:

— Впусти его, Джексон, и не будь дураком!

Сэр Роберт и леди Фэрлемб кончали обедать за круглым столиком на веранде, уставленным ликерами, кофейным прибором и мерцающими, как звезды, свечами. Она — худенькое, нервное ничто; он — толстый, очень красный, несомненно смелый и вконец растерявшийся человек; и в такое время, когда ни одна прачка не отваживалась прийти ни в один дом, его крахмальная манишка сияла белизной.

Мартин был в полюбившемся ему теперь полотняном костюме, в мягкой помятой рубашке, которую Леора все собиралась выстирать.

Мартин объяснил, что он намерен сделать — что он должен сделать, если мир хочет когда-нибудь разделаться с глупой привычкой болеть чумой.

Сэр Роберт слушал благосклонно. Мартину казалось уже, что губернатор его понимает, но тот, дослушав до конца, прорычал:

— Молодой человек, если бы я командовал на фронте дивизией и во время боя, во время жаркого боя, какой-нибудь писарь из военного министерства попросил бы меня поставить на карту всю операцию, чтоб испытать какое-то его маленькое изобретение, — как вы полагаете, что бы я ответил? Сейчас я почти бессилен — господа врачи забрали все в свои руки, — но, насколько окажется в моей власти, я, конечно, буду препятствовать вам, янки-вивисекторам, вмешиваться в дело, используя нас, как груду вонючих, — извините, Эвелин, — груду вонючих трупов. Спокойной ночи, сэр!

«Эроусмит»

Благодаря ловкой напористости Сонделиуса Мартин получил возможность представить свой план Особому Комитету, состоявшему из губернатора, временно распущенного Совета попечителей народного здоровья, Инчкепа Джонса, нескольких мягкосердечных членов палаты и самого Сонделиуса, присутствовавшего в качестве неофициального лица, что во всех концах земли помогало ему маскировать свою веселую тиранию. Сонделиус умудрился даже ввести в комитет негра-врача Оливера Марченда, конечно, не как самого образованного человека на острове (что было для Сонделиуса истинным основанием), но как «представителя рабочих на плантациях».

Сам Сонделиус был таким же противником бесстрастных экспериментов Мартина, как и Фэрлемб; он считал, что все эксперименты должны проводиться в лабораториях (при помощи каких ухищрений, было для него не совсем ясно), не нарушая течения милых его сердцу эпидемий; но он никогда не мог устоять перед такой романтикой, как невинное заседание Особого Комитета.

Заседание назначили через неделю — когда каждый день уносил десятки жизней. В ожидании Мартин изготовлял новые запасы фага и помогал Сонделиусу истреблять крыс, a Леора слушала полночные споры мужчин и старалась добиться от них признания, что они поступили разумно, взяв ее с собой. Инчкеп Джонс предложил Мартину пост правительственного бактериолога, но Мартин отказался, чтобы не отвлекаться от основной своей задачи.

Наконец, Особый Комитет собрался в здании парламента. Каждый из его членов старался казаться не просто самим собою, а судьей. Присутствовали и те из врачей острова, кому удалось урвать свободное время.

Леора села среди публики в задних рядах. Мартин начал речь, представляя себе эту сцену со стороны: маленького Марта Эроусмита из Элк-Милза серьезно слушают правители тропического острова, возглавляемые сэром Имярек. Бок о бок с ним стоял Макс Готлиб, и, черпая у Готлиба силу, он почтительно старался разъяснить, что человечество постоянно отказывалось от подлинного величия, потому что подоспевали те или иные критические обстоятельства — война, выборы, преданность очередному Мессии — и прерывали терпеливое искание истины. Он старался объяснить, что сумеет, может быть, спасти половину жителей какого-нибудь предоставленного ему района, но для проверки ценности фага на вечные времена вторую половину придется оставить без прививок… хотя, добавил он дипломатически, этой несчастной половине будет предоставлена вся та врачебная помощь, какой больные пользуются сейчас…

Большинство членов Комитета слышали, что Мартин располагает магическим средством от чумы, которое он скрывает по неизвестным и, верно, постыдным побуждениям; они отнюдь не собирались поощрять укрывательство. Разгорелись прения, мало связанные с тем, что говорил Мартин, и позволившие уяснить только то обстоятельство, что все присутствующие, кроме Стокса и Оливера Марченда, настроены против него; Келлета раздражало вмешательство американца, сэр Роберт Фэрлемб просто уперся, как бык, а Сонделиус утверждал, что Мартин вполне порядочный молодой человек, но фанатик.