Синклер Льюис - Бэббит; Эроусмит

Бэббит, казалось бы, личность предельно несложная. Однако его психологический портрет отличается гибкостью, подвижностью. Сколь бы ни был Бэббит духовно нищ, душевно убог, он чувствует смутную неудовлетворенность собой и своей жизнью, порывается жить как-то по-иному. В сущности, первые семь глав романа, где описан один день Бэббита, представляют как бы экспозицию, пролог. Настоящее действие развертывается в последующих главах, где мы видим неуклюжие попытки Бэббита нарушить инерцию своего стандартного существования — и неминуемый крах этих попыток.

На эту внутреннюю динамику образа Бэббита давно уже обратили внимание критики разных стран, заинтересовавшиеся романом Льюиса. Известный итальянский писатель-антифашист Чезаре Павезе, — переводчик и глубокий знаток литературы США, — писал еще в 1930 году:

«Бэббит» занимает нас именно потому, что показывает, насколько существование рядового, заурядного, нормального человека может быть похоже на существование марионетки. Кто из читателей романа при чтении не вздрагивал, не спрашивал себя, сколько раз ему самому доводилось бывать Бэббитом?

Величие этой книги, повторяю, заключается в том, что Бэббит — не успокаивается, в том, что Бэббит — который и в этом верен себе — не хочет быть Бэббитом и терпит неудачу во всех своих усилиях, оставаясь до ужаса смирившимся, до ужаса добродушным и готовым все начать сначала. Каждый штамп, каждая слишком гладкая фраза, каждый жест, каждая смехотворная ситуация, — а читатель помнит, как много их в книге, — становятся как бы занозой, которая застревает в Бэббите, и хоть он сам этого не замечает, именно отсюда вырастает его характер, истерзанный, и даже стоический, и все же лишенный героизма; это самый заурядный и в то же время самый необыкновенный мученик, какого видел свет» [4] Cesare Pavese. American literature. Essays and opinions. Berkeley and Los Angeles, 1970, p. 17. .

Мученик — это сказано о Бэббите, конечно, не без оттенка иронии. Ведь его мечты о счастливой жизни, его поползновения на независимость и свободомыслие, в сущности, столь же убоги, как он сам: в его переживаниях нет и не может быть настоящего, глубокого драматизма. Но все же очень существенно, что Синклер Льюис не сделал своего героя законченным мракобесом и тупицей, наделил его некоторой долей человеческих чувств — искренней дружеской привязанностью к Полю Рислингу, любовью к сыну и даже робкими — очень робкими! — проблесками критического сознания. Все это не означает, что Синклер Льюис сам испытывал тайную нежность к Бэббиту и бэббитизму. Скорей это означает, что обвинение, которое заключено в романе, адресовано в первую очередь всему обществу, всему буржуазному классу, а не отдельной личности.

Социальную типичность образа Бэббита сумели сразу же распознать наиболее проницательные читатели романа — не только в США, но и за их пределами. К отзыву Чезаре Павезе стоит добавить и еще одно свидетельство, исходившее от крупного западноевропейского писателя. Курт Тухольский, известный сатирик и публицист догитлеровской Германии, откликнулся на выход «Бэббита» в немецком переводе (в 1925 г.) восторженной рецензией. «Это самый актуальный роман из всех, какие за последнее время попадали мне в руки, — он целиком принадлежит нашему времени». Тухольский отмечал новизну художественных приемов романиста — включение в текст искусно стилизованных деловых документов, объявлений, газетных статей, оригинально применяемый монтаж коротких сценок-кинокадров, раздвигающих рамки действия. Но самое ценное и современное в романе, утверждал он, образ самого Бэббита. Тухольский увидел в этой фигуре нечто общее с немецким обывателем Вендринером, постоянным персонажем его собственных сатирических фельетонов. «Немцы будут смеяться над этим американцем. Но господин Вендринер никогда не поймет, что и он тоже Бэббит; что и его представления, раздумья, ходячие понятия окажутся столь же смешными, если воспроизвести их спокойно, вполне доброжелательно, без всяких комментариев; что те вещи, которые для него бесспорны и полны несокрушимого достоинства, на самом деле столь же непостижимо нелепы; что его Дрезденский банк, его бал в опере, та литература и те симфонические концерты, которые ему по душе, электрическое оборудование его квартиры и его торговые сделки точно, точно, точно так же бессмысленны и противны здравому смыслу, как и у Бэббита…» [5] Kurt Tucholsky. Panter, Tiger und andere. Berlin, 1958, S. 143, 151–152.

Синклер Льюис первым воплотил в рельефном, типическом образе жизненный процесс, над которым теперь, полвека спустя, задумываются многие писатели и социологи Западной Европы и США: обезличивание личности, стандартизацию вкусов, воззрений, поступков людей капиталистического мира. И процесс этот обрисован, на примере Бэббита, тем более убедительно благодаря тому, что герой романа — не марионетка, не гиперболизированная условная фигура, а вполне живой человек, показанный как бы изнутри, психологически достоверно и конкретно.

Читателю по ходу действия становится все более ясен механизм воздействия буржуазного общества на отдельную личность. Когда Бэббит пытается выбиться из стесняющих его рамок, в особенности когда он хочет уклониться от вступления в так называемую Лигу Честных Граждан, земляки, родичи, соседи, деловые партнеры, служители церкви общими усилиями принуждают — именно принуждают его «образумиться». Его тесть и компаньон Генри Томпсон недвусмысленно намекает: если Бэббит не вступит в Лигу Честных Граждан, фирме грозит крах, а семье — разорение. Былые приятели его бойкотируют…

В эпизодах романа, посвященных Лиге Честных Граждан, с особой силой проявляется социальная зоркость Синклера Льюиса. Одним из первых в мировой литературе он уже в 20-е годы сумел разглядеть в капиталистическом мире — далеко за пределами Италии Муссолини — признаки фашизации. Он показал те национально-специфические методы действия и способы идеологического камуфляжа, к которым прибегали организации и группировки фашистского образца в его стране. «…Все члены Лиги соглашались, что рабочий класс должен знать свое место, все понимали, что Американская Демократия совсем не означает имущественного равенства, не требует здорового единообразия в мыслях, одежде, живописи, нравственности и речи… Самую упорную кампанию Лига провела за свободный наем рабочих, что означало тайную борьбу против всех профсоюзов…» Отсюда не так далеко и до актов политического террора. «Однажды толпа молодых людей ворвалась в помещение зенитского комитета социалистической партии, сожгла документы, избила служащих и преспокойно выкинула письменные столы в окно».

Так возникает в творчестве Синклера Льюиса антифашистская тема, которую он десять лет спустя, уже после гитлеровского переворота в Германии, развернул на страницах сатирического романа «У нас это невозможно» и еще позже, во время второй мировой войны, — в «Гидеоне Пленише».