Мигель Де Сервантес Сааведра - Дон Кихот. Шедевр мировой литературы в одном томе

Дон Кихот попросил его встать и сказал:

— Итак, моя история, и правда, написана, и составил ее некий мудрый мавр?

— Сущая правда, сеньор, — отвечал Самсон, — и я даже ручаюсь, что в настоящее время она отпечатана в количестве более двенадцати тысяч книг. Коли не верите, запросите Португалию, Барселону и Валенсию, где она печаталась, и еще ходят слухи, будто бы ее сейчас печатают в Антверпене, — мне сдается, что скоро не останется такого народа, который не прочел бы ее на своем родном языке.

— Ничто не может доставить человеку добродетельному и выдающемуся такого полного удовлетворения, — сказал на это Дон Кихот, — как сознание, что благодаря печатному слову добрая о нем молва еще при его жизни звучит на языках разных народов. Я говорю: добрая молва, ибо если наоборот, то с этим никакая смерть не сравнится.

— Что касается доброй славы и доброго имени, — подхватил бакалавр, — то ваша милость превосходит всех странствующих рыцарей, ибо мавр на своем языке, а христианин на своем постарались в самых картинных выражениях описать молодцеватость вашей милости, великое мужество ваше в минуту опасности, стойкость в бедствиях, терпение в пору невзгод, а также при ранениях, и, наконец, чистоту и сдержанность платонического увлечения вашей милости сеньорою доньей Дульсинеей Тобосской.

— Я никогда не слыхал, чтобы сеньору Дульсинею звали донья, — вмешался тут Санчо, — ее зовут просто сеньора Дульсинея Тобосская, так что в этом сочинитель ошибается.

— Твое возражение несущественно, — заметил Карраско.

— Разумеется, что нет, — отозвался Дон Кихот, — однако ж скажите мне, сеньор бакалавр: какие из подвигов моих наипаче восславляются в этой истории?

— На сей предмет, — отвечал бакалавр, — существуют разные мнения, ибо разные у людей вкусы: одни питают пристрастие к приключению с ветряными мельницами, которые ваша милость приняла за Бриареев и великанов, другие — к приключению с сукновальнями, кто — к описанию двух ратей, которые потом оказались стадами баранов, иной восторгается приключением с мертвым телом, которое везли хоронить в Сеговию, один говорит, что лучше нет приключения с освобождением каторжников, другой — что надо всем возвышаются приключения с двумя великанами-бенедиктинцами и схватка с доблестным бискайцем.

— А скажите, сеньор бакалавр, — снова вмешался Санчо, — вошло в книгу приключение с янгуасцами, когда добрый наш Росинант отправился искать на дне морском груш?

— Мудрец ничего не оставил на дне чернильницы, — отвечал Самсон, — он всего коснулся и обо всем рассказал, даже о том, как добрый Санчо кувыркался на одеяле.

— Ни на каком одеяле я не кувыркался, — возразил Санчо, — в воздухе, правда, кувыркался, и даже слишком, я бы сказал, долго.

— По моему разумению, — заговорил Дон Кихот, — во всякой светской истории долженствуют быть свои коловратности, особливо в такой, в которой речь идет о рыцарских подвигах, — не может же она описывать одни только удачи.

— Как бы то ни было, — сказал бакалавр, — некоторые читатели говорят, что им больше понравилось бы, когда бы авторы сократили бесконечное количество ударов, которые во время разных стычек сыпались на сеньора Дон Кихота.

— История должна быть правдивой, — заметил Санчо.

— И все же они могли бы умолчать об этом из чувства справедливости, — возразил Дон Кихот, — не к чему описывать происшествия, которые хотя и не нарушают и не искажают правды исторической, однако ж могут унизить героя. Сказать по совести, Эней не был столь благочестивым, как его изобразил Вергилий, а Одиссей столь хитроумным, как его представил Гомер.

— Так, — согласился Самсон, — но одно дело — поэт, а другое — историк: поэт, повествуя о событиях или же воспевая их, волен изображать их не такими, каковы они были в действительности, а такими, какими они долженствовали быть, историку же надлежит описывать их не такими, какими они долженствовали быть, но такими, каковы они были в действительности, ничего при этом не опуская и не присочиняя.

— Коли уж сеньор мавр выложил всю правду, — заметил Санчо, — стало быть, среди ударов, которые получал мой господин, наверняка значатся и те, что получал я, потому не было еще такого случая, чтобы, снимая мерку со спины моего господина, не сняли заодно и со всего моего тела. Впрочем, тут нет ничего удивительного: мой господин сам же говорит, что головная боль отдается во всех членах.

— Ну и плут же вы, Санчо, — молвил Дон Кихот. — На что, на что, а на то, что вам выгодно, у вас, право, недурная память.

— Да если б я и хотел позабыть про дубинки, которые по мне прошлись, — возразил Санчо, — так все равно не мог бы из-за синяков: ведь до ребер-то у меня до сих пор не дотронешься.

— Помолчи, Санчо, — сказал Дон Кихот, — не прерывай сеньора бакалавра, я же, со своей стороны, прошу его продолжать и рассказать все, что в упомянутой истории обо мне говорится.

— И обо мне, — ввернул Санчо, — ведь, говорят, я один из ее главных пресонажей.

— Персонажей , а не пресонажей, друг Санчо, — поправил Самсон.

— Еще один строгий учитель нашелся! — сказал Санчо. — Если мы будем за каждое слово цепляться, то ни в жизнь не кончим.

— Пусть моя жизнь будет несчастной, если ты, Санчо, не являешься в этой истории вторым лицом, — объявил бакалавр, — и находятся даже такие читатели, которым ты доставляешь больше удовольствия своими речами, нежели самое значительное лицо во всей этой истории, хотя, впрочем, кое-кто говорит, что ты обнаружил излишнюю доверчивость, поверив в возможность стать губернатором на острове, который был тебе обещан присутствующим здесь сеньором Дон Кихотом.

— Время еще терпит, — заметил Дон Кихот, — и чем более будет Санчо входить в возраст, чем более с годами у него накопится опыта, тем более способным и искусным окажется он губернатором.

— Ей-богу, сеньор, — сказал Санчо, — не губернаторствовал я на острове в том возрасте, в коем нахожусь ныне, и не губернаторствовать мне там и в возрасте Мафусаиловом [324] Мафусаил — библейский патриарх, проживший 969 лет. Его имя стало нарицательным для обозначения долголетия. . Не то беда, что у меня недостает сметки, чтобы управлять островом, а то, что самый этот остров неведомо куда запропастился.

— Положись на бога, Санчо, — молвил Дон Кихот, — и все будет хорошо, и, может быть, даже еще лучше, чем ты ожидаешь, ибо без воли божией и лист на дереве не шелохнется.

— Совершенная правда, — заметил Самсон, — если бог захочет, то к услугам Санчо будет не то что один, а целая тысяча островов.

— Навидался я этих самых губернаторов, — сказал Санчо, — по-моему, они мне в подметки не годятся, а все-таки их величают ваше превосходительство и кушают они на серебре.