Шарль Нодье - Нодье Ш. Читайте старые книги. Кн.1

Литературное наследие Нодье любопытно тем, что разные, очень далекие одна от другой творческие манеры соседствуют здесь в произведениях, написанных едва ли не одновременно. В 1820 году он выпускает, например, ”чувствительную” повесть ”Адель” [2] Русский перевод ”Адели” и ”Жана Сбогара” см. в кн.: Нодье Ш. Избранные произведения. М.; Л., 1960. , а в следующем году — фантастическую повесть ”Смарра”, где сентиментальности нет и в помине; дух ”неистового романтизма” с его пристрастием к ужасам и кошмарам сочетается здесь с тонкой стилизацией античной литературы (прежде всего, романа Апулея ”Золотой осел”).

В 1830 году Нодье публикует ”Историю Богемского короля и его семи замков”; в этом романе, где соединились традиции Стерна и Рабле, необычно все, от ”игрового” шрифта, не уступающего самым смелым образцам современного книжного дизайна, до взбалмошного, постоянно кого-то передразнивающего и над кем-то (не в последнюю очередь над собой) подсмеивающегося повествователя, который к тому же выступает сразу в трех ипостасях [3] Личность рассказчика составляют три существа: Теодор, или его чувствительность, дон Пик де Фанфрелюкио, или его обширная память, Брелок, или его язвительный и насмешливый ум. . И вот одновременно с ”Историей Богемского короля” Нодье пишет автобиографический цикл ”Воспоминания Максима Одена” (1831), в который входят сентиментальные повести, до крайности похожие на повести 1810-х и 1820-х годов (повсюду одна и та же неминуемо погибающая в ранней юности героиня и один и тот же мечтательно-восторженный герой-повествователь). Читателям было настолько трудно привыкнуть к ”жонглированию” стилями, которым мастерски владел Нодье, что в издательской практике даже вошло в привычку печатать сентиментальную новеллу о слепом юноше и его неверной возлюбленной, которую писатель включил в иронического ”Богемского короля”, отдельно от романа, — слишком уж силен был контраст между ерническим тоном романа и чувствительной атмосферой новеллы.

В XIX веке наибольший успех имели именно сентиментальные произведения Нодье, его ”добродушные” сказки (они многократно переиздавались, постепенно приближаясь к ”безобидной” литературе для детей дошкольного возраста). В XX веке нужнее, актуальнее оказались произведения другого плана: фантастическая повесть ”Фея хлебных крошек”, посвященная безумцу, который наперекор расчетливому, эгоистическому обществу верит в сказку и любовь; сатирические повести, которые современный французский исследователь, воспользовавшись выражением самого Нодье, назвал ”циклом здравомыслящего насмешника” — язвительный упрек обществу, где изобретений и технических усовершенствований становится все больше, а добрых чувств и здравого смысла — все меньше.

Мы охарактеризовали литературное творчество Нодье по возможности кратко, но хочется верить, что и по этому краткому очерку видно: Нодье был писателем незаурядным, писателем со своим лицом, достойным занять место рядом с такими корифеями французской литературы первой половины XIX столетия, как Виктор Гюго (который, кстати, очень многим, в частности любовью к Шекспиру, обязан Нодье, своему старшему товарищу), Альфред де Мюссе или Стендаль.

Но вот что удивительно: мы познакомились с Нодье-писателем, но список его творческих интересов далеко не кончен. Ибо Нодье был еще:

— профессиональным энтомологом, автором ”Рассуждения о назначении усиков у насекомых и об их органе слуха” (1798; в соавторстве с Ф. М. Ж. Люкзо) и Энтомологической библиографии” (1801), которую одобрил сам Ламарк [4] Так что когда Нодье рассуждает о тематических библиотеках и специальных библиографиях (см. в наст. изд. статью <���”О тематических библиотеках”>, он говорит не понаслышке. ;

— профессиональным лингвистом, автором книг ”Толковый словарь французских ономатопей” (1808), ”Критическое рассмотрение французских словарей” (1828) и ”Начала лингвистики” (1834), а также множества статей, посвященных проблемам языка;

— профессиональным литературным критиком: в 1810—1820-х годах он опубликовал в периодической печати множество рецензий, откликаясь и на значительные, и на ничтожные новинки французской и иностранной литературы, причем не просто хвалил или осуждал, но стремился разглядеть во всяком произведении выражение художественных и социальных тенденций и потребностей эпохи.

Не так уж мало для одного человека?

А ведь впридачу ко всему этому Нодье был еще талантливым и многоопытным библиографом и библиофилом — о чем, собственно, и пойдет дальше речь.

Почему мы выбрали для перевода библиофильские сочинения Нодье? Ведь среди его современников были профессиональные библиографы, историки книги и коллекционеры очень высокого класса: Габриэль Пеньо, Жак Шарль Брюне, чуть позже Библиофил Жакоб (Поль Лакруа). Ответ, казалось бы, напрашивается сам собой: Нодье был талантливым писателем, а ведь всегда интересно, что думает о книгах писатель, особенно если он — мастер стиля, ироничный парадоксалист, выражающий свои мысли изящно и остроумно. Дело, однако, не только в этом. От прочих библиофилов его времени Шарля Нодье отличает одно весьма существенное свойство: его библиофильские работы гораздо шире рамок книговедения или библиофилии в собственном смысле слова.”Библиография, — писал он в 1815 году, — есть история наших открытий и гипотез, нашего ума и вкуса, а главное, наших безумств. Это наука, предмет которой неисчерпаем” [5] Nodier Ch. Mélanges de littérature et de critique. P., 1820. T. 2. P. 412. . Нодье был, если можно так выразиться, библиофилом-публицистом и, рассуждая о старых книгах, размышлял одновременно о настоящем и будущем родной страны (да и всего человечества). В основе его библиофильских статей лежала оригинальная историко-литературная и социальная концепция, которая, хочется верить, окажется для современного читателя не менее интересной, чем строго библиофильские суждения писателя о необрезанных полях и золототисненых переплетах. С этой концепцией нам и предстоит теперь познакомиться подробнее.

В первой трети XIX столетия библиофильство и библиография носили во Франции своеобразный характер. В послереволюционной Франции многим памятникам старины, начиная со средневековых замков и кончая книгами, грозила гибель: их скупали и нередко уничтожали люди, даже не подозревавшие об их ценности. Появилось даже новое ремесло — ”книжное живодерство”: ”специалисты” сдирали с книг богатые переплеты и пускали сафьян или телячью кожу на изготовление женских туфелек, а бумагу — ту, что получше, — на кульки для бакалейщиков (та, что похуже, снова попадала в чан бумажника и служила для изготовления картона). Нодье одним из первых начал ту борьбу за сохранение памятников французской культуры — и словесных, и архитектурных, и живописных, — которую вскоре продолжил его знаменитый современник Виктор Гюго. Едва ли не в каждой работе из тех, что вошли в настоящий сборник, Нодье призывает новых толстосумов, буржуа-нуворишей, обратить внимание на гибнущие книжные сокровища и иронизирует над теми, кто ценит одно лишь новое и не ощущает прелести старинных книг и старинных авторов.