Вильгельм Спирито - ЭОВИН И ФАРАМИР: Любовь исцеляющая

Самые серьезные трудности начинаются тогда, когда мы приписываем наше несовершенство другим и не понимаем, что стоило бы изменить в себе (и чего мы не делаем), - ведь, как правило, мы не знаем себя, не умеем видеть такими, какие мы есть, и часто нам недостает мужества, сил и терпения, чтобы превратить пустыню в плодородную землю.

Это и тревожит Арагорна, когда он говорит об Эовин:

«Быть может, я и смогу исцелить ее тело и вернуть ее душу из долины тьмы. Но что ждет ее, когда она очнется - надежда, забвение или отчаяние, – того я не ведаю. Отчаяние погубит Эовин, если не отыщется другое лекарство, которого нет у меня. Увы! Ибо она совершила такой подвиг, что ее будут славить вместе с величайшими из королев».

И вот, Эовин очнулась – но все по-прежнему, и она хочет снова уйти воевать. В ней еще нет ни капли надежды, и ее у нее лишь одно желание, как и прежде: погибнуть в честном бою. Она опять стремится последовать за войском… и снова пытается убежать от себя самой. Образ Леди Эовин – образ печальный и правдивый, образ человека отчаявшегося, который пытается вырваться из оков; и когда впервые Фарамир встречает ее в Саду Обители Исцеления, он ясно чувствует, какая тоска охватила ее, - ведь тоска - удел тех, кто утратил надежду.

«Лорд Фарамир прогуливался по саду, разбитому вокруг Обители Исцеления. Солнечный свет согревал его, и он чувствовал, что тело его вновь оживает, но на душе у него было тяжело. Стоя на стене, он смотрел на восток. Старший целитель, подходя, произнес его имя. Он повернулся и увидел Леди Эовин - и сердце его сжалось, потому что она была ранена, и оттого, что он ощутил ее печаль и тоску.

- Господин, - обратился к нему целитель, - вот Леди Эовин из Рохана. Она сражалась подле короля, была тяжело ранена и теперь находится под моей опекой. Но она несчастлива и желает обратиться к Правителю Города.

- Господин мой, не подумайте, что я недовольна лечением, - сказала Эовин. – Для тех, кто желает исцелиться, ничего не может быть лучше, чем эта Обитель. Но мне бездействие невыносимо, я словно в темнице. Я искала смерти в бою, но не погибла, а война еще не кончена.»

Эовин по-прежнему не ищет причину в себе, по-прежнему твердит: «Хочу уйти, хочу воевать, не могу сидеть сложа руки». Жизненные силы еще не вернулись к ней, она еще на границе мира призраков, подобно Фродо, которого ранили на Вершине Ветров; в ней по-прежнему берет верх отчужденное «я».

Эовин словно постоянно спорит сама с собой, мечется, она никак не может смириться со своим положением. Даже ее слова: «Женщины ничего не могут мне сказать,» – в очередной раз подтверждают, что она не принимает себя: мол, она-то не из их числа, не из числа женщин. Но при встрече с Фарамиром, при первых же словах, Эовин смущается: она чувствует, как что-то (в ней самой?) оживает, что-то (может быть?) изменится к лучшему; лед начинает таять. Фарамир настолько умиротворен и спокоен, что она оказывается беззащитной и безоружной; он принял ее – и благодаря ему она принимает себя. Фарамир до такой степени владеет собой, так ясно видит все, что происходит вокруг, осознает свою роль и задачу в этих условиях - и то обстоятельство, что ему остается лишь терпеливо ждать и доверять другим в отношении своего здоровья, - что он является полным хозяином положения, хотя судит обо всем как бы со стороны. И при встрече с ним Эовин видит, что ее нетерпение и капризы лишены смысла; она начинает сомневаться в себе и сознает, что перед величием этого воина ничего не остается как … сдаться.

«И она взглянула на него и увидела, что взгляд его серьезен и нежен, но в то же время она поняла, ибо была дочерью воинов, что ни один из Всадников Марки не одолел бы его в бою.

- Чего ты желаешь? – сказал он снова. – Я сделаю все, что в моей власти.

- Я хотела бы, чтобы ты приказал целителям отпустить меня, - сказала она; но хотя в ней все еще говорила гордость, сердце ее дрогнуло, и впервые в нем зародилось сомнение. Она подумала, что этот высокий человек, суровый и мягкий в то же время, решит, что она просто капризна, как ребенок, которому не хватает терпения, чтобы выполнить скучную работу до конца.

- Я и сам теперь под опекой целителей, - ответил Фарамир, - и Правителем Города не являюсь. Но, в любом случае, я прислушался бы к совету врачей и не стал перечить им в деле, в котором они смыслят более меня.

- Но исцеления я не ищу, - ответила она. – Я хочу отправиться на войну как брат мой Эомер, или лучше, как король Теоден, ибо он умер и почил в мире и славе.

- Леди, даже если бы у тебя были силы, уже слишком поздно идти вслед за войском. Но, быть может, смерть в бою все равно нас настигнет, хотим мы того или нет. И тебе легче будет встретить ее достойно, если ты будешь слушаться целителей, пока есть время. Нам всем, и мне и тебе, следует запастись терпением.

Она не ответила, но ему показалось, что в ней что-то смягчилось - так жгучий мороз отступает, заслыша первое, еще слабое дыхание весны. Слеза потекла по ее щеке, словно блестящая капля дождя. Ее гордая голова поникла. Потом тихо, будто себе самой, она сказала:

- Но целители велят мне еще неделю провести в постели. И окна моей комнаты не выходят на восток. – Теперь она была простой девушкой, юной и печальной».

В обществе Фарамира Эовин сразу стало уютно, поэтому она покорилась ему. Она по-прежнему твердит, что «не желает бесед ни с кем из живущих», что она «воин, чья рука тяжела», но ей все равно приятно слышать слова Фарамира. Она еще ни в чем не уверена, однако так хорошо чувствует, что Фарамир принял ее такой, как она есть, что не может не подумать: «А вдруг и меня можно любить?» И, почти не сопротивляясь, Эовин соглашается с его словами о том, что нужно запастись терпением, что у событий свой ход, и с этим нужно смириться. Эовин было необходимо услышать эти слова, и сказанные именно так; ей было нужно, чтобы столь же доблестный воин, как она, убедил ее в том, что главная их задача в ту пору – побыть наедине с собой, найти себя. И под влиянием его примера она в конце концов складывает оружие (и похоже, добровольно – хотя с изумлением, и не оставив печали). Фарамир хорошо знает себя и владеет собой, и потому может принять верное решение; и мы видим, как важно быть цельной личностью – тогда нам не грозит опасность бесконечно ходить по кругу. С первой минуты Эовин попадает под обаяние Фарамира, ощутив в нем одновременно и внутренний покой, и целеустремленность. Не исключено даже (хотя лучше об этом судить женщине), что она уже влюблена в него, и рискует «заигрывать» с ним, пуская в ход свои капризы (как, полагаю, поступает каждая женщина, когда уверена, что нравится мужчине). Только Эовин очень горда и надменна, и ее самолюбие так уязвлено, и до такой степени поработило ее, что она не уступает, пока Фарамир не говорит ей в лицо всю правду о ней – и Эовин уверяется в том, что он принимает ее целиком, безусловно; лишь тогда она понимает себя и принимает такой, какая есть (ведь она и вправду была стоящим человеком), - лишь тогда она обретает свободу любить и быть любимой.