Винсенто Бласко Ибаньес - Обнаженная Маха

— Я поцеловала вас только в лоб! — закричала Конча. — Как сестра брата, Мариано! Спокойно!.. Вы делаете мне больно!.. Я позвоню!

И все-таки позвонила, ибо почувствовала, что слабеет и вот-вот уступит, не сможет вырваться из этих горячих и властных объятий. В лабиринте коридоров и комнат зазвонил электрический звонок, дверь в спальню открылась, и зашла Мари — вся в черном, с накрученными волосами, тактичная и молчаливая. Ее бледное улыбающееся личико говорило, что она привыкла видеть все, догадываться обо всем, всегда сохраняя невозмутимое выражение.

Графиня протянула Реновалесу руку, спокойная и любезная, как будто приход горничной прервал их прощание. Жаль, что он уже уходит; вечером она надеется встретить его в Королевском театре.

Когда художник оказался на улице, глотнул свежего воздуха и почувствовал себя среди людей, ему показалось, что он очнулся от страшного сна. На душе было очень противно. «Ну и отличился ты, маэстро». Он с отвращением подумал, как унижает свое достоинство, повинуясь всем прихотям графини; а теперь даже скатился до такого позора, что согласился стать посредником между нею и ее любовником. Но при этом он до сих пор чувствовал нежное прикосновение уст Кончи; до сих пор был окутан атмосферой спальни, напоенной ароматами ее душистого тела. Мрачные мысли медленно рассеялись, и художник приободрился. Не так уж и плохо продвигаются дела; хотя этот путь и неприятный, но он приведет его к цели.

Не раз по вечерам Реновалес шел в Королевский театр по повелению Кончи, которая хотела видеть его там, и почти весь спектакль сидел в ее ложе, разговаривая с ней. Милито смеялась над такой переменой отцовых привычек — ведь когда-то он ложился спать рано вечером и уже на рассвете вставал работать. А так как мать вечно была больна, то теперь Милито исполняла обязанности хозяйки и провожала маэстро из дому; весело кривляясь и смеясь, она помогала отцу надеть фрак, причесывала его, поправляла галстук.

— Папочка, я тебя не узнаю: ты стал светским хлюстом. Когда возьмешь меня с собой?

Отец оправдывался, напустив на себя важный вид. Этого требует его профессия; художникам надо жить светской жизнью. Ну, а ее он с собой возьмет, непременно возьмет... в другой раз. Потому что сегодня должна идти сам: у него дела, он должен переговорить в театре со многими людьми.

Случилась с ним еще одна перемена, которую тоже заметила насмешливая, веселая Милито. Отец помолодел.

Под безжалостными ножницами его космы с каждой неделей укорачивались, а борода в итоге превратилась в мелкий подлесок тех дремучих зарослей, что некогда придавали ему строгий и дикий вид. Он не хотел сделаться таким, как все; должен был что-то сохранить от своей артистичной внешности, так как люди, встречая великого Реновалеса, должны узнавать его. Но в пределах этого желания художник старался не очень отличаться от элегантной, изысканно одетой молодежи, которая окружала графиню.

Эта перемена не осталась незамеченной и для других. Студенты Академии изобразительных искусств показывали на него пальцем с райка Королевского театра, а вечером останавливались посреди улицы и смотрели, как он идет в блестящем шелковом цилиндре, венчающем укороченную гриву, и в расстегнутом пальто, между развевающимися полами которого виднелся элегантный жилет вечернего костюма. В восторженном воображении студентов великий маэстро всегда стоял с кистью в руке в своей мастерской, разражаясь громами перед мольбертом — дикий, разъяренный и неприступный, как Микеланджело. Поэтому, увидев художника совсем другим, юноши провожали его завистливыми глазами. «Ох и развлекается наш маэстро». Они искренне верили, что за него борются все светские красавицы, потому что, по их мнению, ни одна женщина не способна устоять перед мужчиной, который так хорошо рисует.

Враги Реновалеса, титулованные художники, нигде не могли за ним успеть — в разговорах между собой проклинали его на все лады: «Шут! Эгоист! Мало ему тех денег, которые зарабатывает, так он еще щеголяет среди аристократов! Хочет еще набрать заказов на портреты и загрести все деньги».

Котонер, иногда остающийся в его доме на вечер, чтобы составить общество дамам, смотрел, как Реновалес наряжается для выхода из дому, грустно улыбался и качал головой. «Ох, Мариано! Слишком рано ты женился! В юности, будучи охваченным жаждой славы, только и думал что об искусстве, а теперь, на пороге старости, хочешь наверстать упущенное». Многие люди откровенно посмеивались над маэстро, догадываясь о характере его взаимоотношений с графиней де Альберка, о безнадежной влюбленности, которая заставляла художника не отходить от Кончи и Монтеверди, прикидываясь бескорыстным посредником, терпеливым и добрым отцом. Сбросив с себя свою варварскую маску, знаменитый маэстро превратился в бедного неудачника, о котором все говорили с жалостью; его сравнивали с Гераклом в женской одежде {52} 52 Геракл — герой античной мифологии, наделенный необычайной физической силой. В одном из мифов о Геракле рассказывается, как он служил лидийской царице Омфале. За совершенное убийство Геракл должен был три года служить Омфале, переодетым в женское платье. , что прядет нити у ног прекрасной соблазнительницы.

Невольно встречаясь с Монтеверди у графини, художник наконец подружился с ним. Уже не считал его глуповатым и неприятным молодым человеком. Видел в нем что-то от своей любимой и любил находиться в его обществе. Относился к Монтеверди с той спокойной любовью, без нотки ревности, с которой некоторые любовники относятся к мужу своей любовницы. Они сидели вместе в театре, прогуливались вдвоем, дружески беседуя, и доктор часто приходил к художнику в его мастерскую. Своей дружбой они сбивали людей с панталыку, и те уже не знали наверняка, кто же из этих двух мужчин является обладателем сеньоры де Альберка, а кто лишь претендует на эту роль, и в конце концов сошлись на том, что, наверное, вследствие молчаливого согласия, двое мужчин мирно сменяют друг друга, и вся троица живет счастливо и беззаботно.

Монтеверди был страстным поклонником маэстро, и тот как человек славный и много старше возрастом относился к доктору с родительской снисходительностью. Он журил его, когда графиня была им недовольна.

— Ох эти женщины! — говорил доктор, грустно махая рукой. — Вы не знаете, что это такое, маэстро. Они только препятствие на пути к славе. Вы достигли триумфа, потому что не дали им взять над собою верх, потому что никто никогда не видел, чтобы вы имели любовницу, ибо вы человек по-настоящему сильный и мужественный. Я восхищаюсь вами!

«Мужественный человек» смотрел в глаза Монтеверди, стараясь понять, не смеется ли тот над ним. Ему хотелось выпороть этого мальчишку, так пренебрежительно относящегося к тому, о чем он сам горячо и неистово бредит.