Юзеф Крашевский - Сумасбродка

Она обернулась к пораженной сестре, посмотрела на нее с презрительной улыбкой и, не прощаясь, быстро зашагала прочь.

Глядя на Зоню, легко было догадаться, что ее поглотили какие-то мысли, она шла неровным шагом, натыкалась на открытые двери лавок, не замечала толчков прохожих. Вдруг этот бег с препятствиями прекратился, Зоня, очевидно, под влиянием нового соображения замедлила шаг и стала озираться по сторонам, как бы ища кого-то. Издали она увидела Комнацкого, который хотел было пройти незамеченным, но Зоня кивком подозвала его к себе и ждала.

— Мой Эварист тоскует, ему скучно без вас, — сказала она мягко, — зашли бы как-нибудь к нам, а если я у вас в немилости, так к нему. Например, завтра утром. По некоторым соображениям, ваше присутствие для меня крайне желательно, так что очень прошу вас. Не ради себя — ради Эвариста. Приходите же, пожалуйста.

Трудно было отказать в такой просьбе; Эвзебий поклонился и буркнул, что готов служить.

Зоня все тем же медленным шагом пошла дальше; вместо того чтобы направиться прямо домой, она явно выбирала людные улицы, где надеялась встретить знакомых.

Увидев Зориана, которого теперь даже словом редко дарила, так что тот и подступиться не смел, Зоня дала ему знак подойти.

— Что ж это вы, свою великую любовь ко мне сменили на ненависть, да? — начала она не без кокетства.

— Я? Откуда вы это взяли? — удивился Зориан.

— В таком случае почему вы никогда не показываетесь у нас? Знаю, вы с Эваристом не жалуете друг друга, но я вовсе не обязана разделять его капризы. Мне нужны люди, я люблю общество, могли бы и вы навестить меня как-нибудь.

— Ах, Зоня! — восторженно воскликнул пылкий молодой человек, только и мечтавший о возобновлении былых отношений. — Зоня! Позволь мне называть тебя по-старому! Если б ты знала, как горяча моя любовь, которой ты пренебрегла, ты давно бы сжалилась надо мной.

— О какой любви ты говоришь, — прервала его Зоня, — было время, когда ты мне нравился и я думала, что смогу тебя полюбить, но тогда я не знала, что ты перешел в турецкую веру и завел себе целый гарем… А я сердцем ни с кем не умею делиться, я слишком горда для этого.

— Это была клевета! — воскликнул Зориан, ударяя себя в грудь.

— Оставь! Это твоя натура, бороться с которой я не намерена, и вообще все это прошлое. Потому ты и можешь прийти побеседовать со мной. Знаешь что? Завтра утром, прямо ко мне на чердачок, ладно?

— Королева! Ангел! — крикнул восхищенный Зориан. — Прикажи, и ради тебя я готов броситься в огонь и воду!

Зоня с состраданием улыбнулась.

— Разве можно такого красивого мальчика подвергать подобным испытаниям, — сказала она, — киевские ведьмы убили бы меня. До свидания, до завтрашнего утра.

Она поторопилась проститься с Зорианом, так как увидела шедшего по другой стороне улицы д'Этонпелля. С этим Зоня была на короткой ноге, а француз, как говорится, питал надежды.

Она незаметно перешла на другую сторону и уже издали посылала французу улыбки. Д'Этонпелль, которому редко выпадало счастье встретить Зоню одну, нетерпеливо бежал ей навстречу. Судя по всему, его приглашали в спутники и собеседники.

— О, что за счастливый день! — воскликнул он. — Вы позволите идти рядом с вами?

— С большим удовольствием, тем более, что вам как моему приятелю я хотела бы сказать несколько слов.

— Приятелю! — вздохнул д'Этонпелль. — Обожателю, почитателю!

— Все французы преувеличивают, и знаете, почему? — сказала Зоня. — Да потому, что им недостает настоящего чувства. Любовь у вас не от сердца, а головная, она только чувственное влечение, потому-то и не скупитесь вы на нежные слова, меры им не знаете.

— Это несправедливо, по крайней мере, в отношении меня, — горячо возразил француз. — Я люблю вас и сердцем, и головой, всеми органами чувств, какие только есть у человека.

— Да, но я не могу выслушивать объяснения на улице, отложим это на потом. А если бы вы еще могли доказать мне вашу преданность…

— Вы сомневаетесь?

— Нет, просто спрашиваю.

— Ради вас я готов пожертвовать жизнью! — воскликнул француз.

— Не надо, не надо, — осадила его Зоня, — речь идет о мелкой услуге.

Д'Этонпелль задрожал от радости. Его надежды росли.

— Послушайте, — начала Зоня, сворачивая в пустой переулок, что еще больше обрадовало француза, — послушайте. Родня Эвариста, она же и моя, приехала сюда, чтобы нас разлучить.

У француза блеснули глаза.

— Я знаю, о чем вы думаете, — покачала Зоня головой, — вам кажется, что, когда нас разлучат, я захочу утешиться и протяну вам руку. Нет, нет. Мое сердце по-прежнему тянется к Эваристу, а теперь, когда мне грозят, когда хотят отобрать его у меня, я его люблю, как тигрица!

Д'Этонпелль опустил голову.

— Я ведь вам говорила, — холодно продолжала Зоня, — разлюблю — тогда можете надеяться, а в противном случае — нет. Но услуги я жду от вас все равно, хотя бы она пришлась вам не но вкусу.

— Хорошо, что я должен сделать? — спросил француз значительно сдержаннее.

— Сейчас скажу, — продолжала Зоня повелительным тоном, поглядывая на него свысока. — Завтра утром, около десяти, вы должны прогуливаться неподалеку от нашего дома и следить за дорогой с Подола. Оттуда должна подъехать или подойти мать Эвариста, вы должны заранее дать мне знать об этом. Потом вы подниметесь ко мне, сядете в гостиной и не покинете ее, пока я не разрешу. Понятно?

— Вполне, — вежливо ответил француз, — и ни на йоту не отступлю от вашего приказа. Особенно мне нравится последний пункт: сидеть в гостиной.

Зоня, уже почти не слушавшая его, подала ему, прощаясь, руку.

— А теперь ступайте своей дорогой, мне тут еще надо к Гелиодоре…

Повернулась, и в ту же минуту ее не стало.

Пани Майструк занимала в настоящее время целый деревянный дом, собственный, то есть принадлежащий ее мужу, человеку весьма ревнивому и в силу этого гостей не любившему, который даже к женскому обществу относился с подозрением.

— Женщины, — говаривал он, — они как фармазоны, вечно у них полно секретов и одна другой помогает во всем дурном.

Покоя ради Гелиодора отказалась от давних знакомств, хотя и грустила о них иногда. Старея, она все больше любила свое теперешнее обеспеченное житье, ценила его и целые дни проводила на кушетке с сигаретой и книжкой. Зоня бывала у нее не часто, забегала на минутку, когда мужа не было дома. Обе сохранили приятные воспоминания о старой своей дружбе. С подружкой дней своей былой свободы Гелиодора могла вспоминать о них сколько хотела.

Сегодня Зоня пришла в часы, когда дома был и советник, которому молодые, красивые и элегантные женщины внушали особенное отвращение. К Зоне, однако, он относился снисходительно, называл ее огонь-девкой и шельмой, каких мало. Она брала его штурмом и, когда он открыл дверь, подала ему руку со словами: