Джордж Мур - Эстер Уотерс

Первое время сквайр оставался верен своему слову. Скаковые лошади исчезли из конюшен Вудвью. И лишь после того, как жена родила ему двоих детей, он записал одного из своих жеребцов на стипл-чез. А затем, уже в самом непродолжительном времени, скаковая конюшня Вудвью снова заработала на полный ход. Были пролиты слезы, в доме на какой-то период воцарился разлад, но время заставляет всех нас идти на уступки. Миссис Барфилд перестала удерживать мужа от скачек, он же, со своей стороны, не делал больше попыток охладить ее религиозный пыл. Она могла посещать молитвенные собрания всякий раз, когда этого жаждала ее душа, и могла читать Евангелие столько, сколько ей заблагорассудится.

Мало-помалу у миссис Барфилд вошло в обычай каждое воскресенье после полудня собирать всю женскую прислугу на полчаса в библиотеке и рассказывать им о жизни Христа. Худощавое, продолговатое лицо ее светилось добротой, рыжеватые волосы с поредевшим пробором были гладко зачесаны на висках, как на старинных гравюрах, и хотя ей уже далеко перевалило за сорок, стан ее все еще был девически строен. Эстер инстинктивно почувствовала, что душа хозяйки в религиозно-нравственном отношении сродни ее душе, и если, произнося слова молитвы, они встречались глазами, она читала в ответном взгляде признание этого сродства. В такие минуты Эстер ощущала прилив счастья и знала, что она уже не одинока — рука об руку со своей хозяйкой она вступала в блаженную обитель духа господня. Когда Эстер смотрела на миссис Барфилд, в памяти ее всплывали картины ее благочестивого детства: она снова видела себя в старой антикварной лавке, в атмосфере истой религиозности, снова слышала прекрасные и возвышенные слова молитв, под звуки которых она росла. И она легко, без смущения отвечала на вопросы хозяйки и заслуживала ее похвалы своим знанием Священного писания. Но когда служанки приступили однажды к чтению глав из Нового завета, она поняла, что ей не удастся сохранить свою тайну. Вот уже Сара прочла положенное ей, и миссис Барфилд растолковала, что было непонятного, и теперь начала читать Маргарет. Эстер слушала ее чтение и думала: нельзя ли ей сказаться больной и уйти? Но пока она в растерянности не знала, на что решиться, миссис Барфилд предложила ей читать дальше после Маргарет. Уличенная в своем невежестве, она потупилась, сгорая от стыда, и, когда миссис Барфилд снова попросила ее продолжить чтение, отрицательно покачала головой.

— Вы не умеете читать, Эстер? — услышала она мягкий голос хозяйки, и при звуках этого ласкового голоса все накопившееся на дне души вырвалось наружу, и, уже не владея больше собой, Эстер горько разрыдалась. Она почувствовала себя очень одинокой в своем горе, все вокруг померкло для нее, но хозяйка, взяв ее за руку, вывела из комнаты, и прикосновение этой нежной руки вознаградило девушку за обидное хихиканье, раздавшееся за ее спиной, когда за ними закрывалась дверь. Заставить Эстер рассказать о себе было не так-то легко; из первых же произнесенных ею фраз стало ясно, что в двух словах не передашь всего, что она пережила. Миссис Барфилд тотчас решила взяться за дело, отпустила прислугу, возвратилась вдвоем с Эстер в библиотеку, и в этой залитой мягким светом комнате среди полупустых книжных шкафов, маленьких зеленых кушеток и клеток с птицами эти две женщины — служанка и хозяйка заключили союз дружбы, оставшийся нерушимым на всю жизнь.

Эстер поведала хозяйке все; какую гору работы наваливает на ее плечи миссис Лэтч и каким насмешкам подвергается она со стороны остальной прислуги из-за своих религиозных привычек. Рассказывая, Эстер невольно упомянула о скачках, и затуманившийся печалью взгляд миссис Барфилд сказал ей без слов, чему приписывает хозяйка дома падение нравственных устоев своей прислуги.

— Я хочу научить вас читать, Эстер. По воскресеньям, после чтения Библии, вы будете оставаться здесь одна со мной еще на полчаса. Читать не трудно, вы скоро научитесь.

И с этого дня каждое воскресенье после полудня миссис Барфилд посвящала полчаса обучению своей судомойки, и эти полчаса стали счастливейшими в жизни Эстер; она ждала их целую неделю и радовалась, что они будут повторяться снова и снова. Однако, наделенная от природы живым умом, Эстер плохо постигала грамоту, несмотря на все свое рвение и прилежание. Миссис Барфилд была озадачена плохими успехами своей ученицы; она приписывала это своей собственной неопытности и тому, что времени на уроки было отведено слишком мало. Но, так или иначе, Эстер никак не удавалось складывать из слогов слова и постигать их смысл. Сколь это ни странно, но всякое печатное слово, казалось, ставило ее в тупик, и значение его ускользало от нее.

Теперь положение Эстер в Вудвью упрочилось, и это стало общепризнанным фактом, что, впрочем, отнюдь не изменило к лучшему отношение к ней остальной прислуги. Миссис Лэтч по-прежнему делала все от нее зависящее, чтобы помешать Эстер постичь тайны кулинарии, хотя и не перегружала ее работой, как прежде. Мистера Леопольда Эстер доводилось видеть не чаще, чем господ. Он быстро проходил по коридорам или сидел целый день, затворясь у себя в буфетной. Рыжий заглядывал к нему туда выкурить трубочку. Порой, когда дверь в буфетную бывала неплотно притворена, Эстер видела мельком худощавую фигуру молодого человека, сидевшего, болтая ногами, на краю стола.

Познания мистера Леопольда были предметом восхищения всех слуг. Его рассказы о скачках, происходивших тридцать лет назад, неизменно возбуждали всеобщий интерес; ему довелось видеть самых знаменитых лошадей, клички которых были занесены в племенную книгу; лошади эти принадлежали Старику; он сам их выдерживал и сам на них скакал, и мистер Леопольд был неисчерпаемым кладезем разных забавных историй про этих лошадей и про их хозяина. Хмурая тень ложилась на лицо Рыжего всякий раз, когда он слышал похвалы искусству верховой езды своего отца, и, как только дверь буфетной захлопывалась за ним, Надувало говорил, ухмыляясь:

— Когда мне хочется вывести Рыжего из себя, я говорю: «Э, нет! Такого жокея-любителя, каким был хозяин в свои лучшие годы, нам больше не видать, никто не умел так работать хлыстом на финише, как он».

Все любили посидеть потолковать в буфетной, мистер Надувало частенько приносил из экипажа волчью полость и раскидывал ее на деревянном кресле мистера Леопольда, чтобы тому было мягче сидеть, и маленький человечек с землистым лицом поудобнее устраивался в кресле и, поджав под себя ноги и покуривая свою длинную глиняную трубку, принимался обсуждать веса следующего большого гандикапа. Если Рыжий пытался ему что-нибудь возразить, он подходил к шкафу и извлекал из его темных недр кипу журналов «От старта до финиша» или подшивку «Спортсмена».