Джордж Мур - Эстер Уотерс

— Глянь-ка, что ты наделала! Бедный малютка весь раскрыт, не мудрено, что он плачет. Сейчас я его запеленаю, только ты уж больше его не тронь.

Однако не успела сиделка отвернуться, как Эстер снова взяла ребенка. Всю ночь она не сомкнула глаз: преисполненная любви и обожания, она думала о своем сыне.

Эстер была счастлива, ее малютка покоился возле пес. Сладкая истома разливалась по ее телу, медленно текли дни в покое и расслабленности. Какие-то дамы навещали ее, задавали вопросы. Эстер объяснила, что ее мать и отец живут на Воксхолл-Бридж-роуд, она призналась, что скопила немного денег, и у нее осталось от них четыре фунта. Она лежала в палате на две койки, и вторая роженица заявила, что она нищая, бездомная, что у нее нет ни денег, ни друзей. Все сразу прониклись к ней сочувствием, обещали помочь. Эстер же, по их мнению, в помощи не нуждалась и вообще — что посеешь, то и пожнешь. Потом их удостоил своим посещением священник. Он говорил Эстер о мудрости господа и его милосердии, но все его торжественные слова звучали как-то отвлеченно, и Эстер была очень пристыжена и огорчена, что они не затронули ее души. Приди к ней кто-нибудь из ее близких, чтобы преклонить колени у ее постели и прочитать простые слова молитвы, к которым она привыкла с детства, все было бы иначе, но этот благообразный священник с его высокопарными словесами был ей чужд и не смог отвлечь ее мысли от спящего ребенка.

Шел уже девятый день, но Эстер поправлялась очень медленно, и было решено продержать ее в больнице еще дней десять. Эстер знала, что стоит только ей ступить ногой за порог больницы, и ее спокойной жизни придет конец, и, прислушиваясь к неумолчному шуму, доносившемуся с улицы, она испытывала страх. Часами она думала о своей бедной матери и томилась без вестей из дому. Когда ей сказали, что ее пришла проведать сестра, лицо у нее вспыхнуло от дурного предчувствия.

— Что случилось, Дженни? Маменьке плохо?

— Мама умерла. Я пришла сообщить тебе об этом. Я бы пришла раньше, да только…

— Мама умерла? О нет, нет, Дженни! Не может быть! Наша бедная мама!

— Да, Эстер, она умерла. Я знала, что ты страшно расстроишься, мы все тоже очень расстроены. Она умерла уже несколько дней назад, а я пришла, чтобы сказать тебе…

— Как так, Дженни? Несколько дней назад?

— Да, уже больше недели, как мы ее схоронили. Очень мы жалели, что ты не могла быть на похоронах. Мы все ходили на кладбище, и у нас были черные банты из крепа, а у отца был креп на шляпе. И все плакали, особенно во время отпевания и когда стояли вокруг могилы, а когда могильщик стал сыпать землю и она так страшно колотилась о крышку гроба, я совсем разревелась. А Джулия просто ополоумела и стала кричать, чтобы ее похоронили вместе с матерью, и мне пришлось увести ее. А потом дома был поминальный обед.

— Ох, Дженни, какое горе! Наша бедная мама ушла от нас навсегда! Расскажи мне, как она умирала. Тихая была кончина? Она не очень страдала?

— Да что тут рассказывать-то. Матери стало плохо почти тут же, как ты от нас ушла. Она мучилась весь день и всю ночь, просто невозможно было оставаться в доме, так она стонала и кричала, — мурашки по телу бегали.

— А потом?

— Ну а потом родился ребенок. Он родился мертвый, а маменька умерла от слабости. От упадка сил, сказал доктор.

Эстер зарылась лицом в подушку. Дженни примолкла; мало-помалу на ее грубоватом, простонародном лице — типичном лице подростка из лондонского предместья — появилось озабоченное недовольное выражение.

— Послушай, Эстер, ты же можешь поплакать, когда я уйду. У меня времени мало, а я еще должна поговорить с тобой о деле.

— Ах, Дженни, зачем ты так! Скажи мне, отец не обижал мать?

— Да он не очень-то о ней беспокоился, почти все время сидел в кабаке. Сказал, что не может жить в доме, где женщина вопит, как зарезанная. Приходила соседка помочь матери, а под конец позвала доктора…

Эстер смотрела на сестру, из глаз ее струились слезы. Женщина, лежавшая на другой койке, высказала свое суждение по поводу того, как глупо поступают некоторые бедняки, оставаясь рожать дома: «Дома, да еще когда муж — пьяница, а в нынешнее-то время они почитай что все такие».

В эту минуту младенец проснулся и потребовал грудь. Крошечные губки ухватили сосок, маленькая ручка уперлась в округлую белую плоть, и на мгновение в глазах Эстер появилось то просветленное выражение нежной заботы, которое придавал Рафаэль устремленному на младенца взгляду своих мадонн. Дженни с интересом разглядывала жадно сосущий маленький ротик, но мысли ее были полны тем главным, что привело ее к сестре.

— Он очень здоровый с виду, твой малыш.

— Да, он и в самом деле здоровый, ничего-то у него не болит, ни на что-то он не жалуется. Ни у одной матери нет сыночка лучше моего. Но бедная наша мама! Дженни, подумай о нашей бедной маме!

— Я думаю о ней, Эстер. Но не могу же я не глядеть на твоего ребенка. Он похож на тебя, Эстер. У него такое же выражение глаз. Только я, мне кажется, нипочем не стала бы обзаводиться ребенком — слишком дорогое удовольствие для того, кто беден.

— Бог даст, мой ребенок ни в чем не будет терпеть нужды, пока я в силах работать на него. А для тебя, Дженни, моя судьба — хороший урок. Я надеюсь, ты всегда будешь порядочной девушкой и не собьешься с пути. Обещай мне.

— Обещаю.

— Теперь, когда бедной маменьки не стало, а отец вечно пьян, у нас дома будет еще хуже, чем прежде. Ты, Дженни, старшая и должна приглядывать за малышами и, как только сумеешь, удерживать отца от пьянства. Меня с вами не будет. Я, как только поправлюсь, должна устроиться на место.

— Вот затем я к тебе и пришла. Отец собрался уехать в Австралию. Англия ему опостылела, работу на железной дороге он потерял, ну и решил уехать. Все уже устроил: но в агентстве ему сказали, что нужно уплатить по два фунта с головы, а для такой семейки, как наша, это, сама понимаешь, куча денег. Так что, похоже, меня хотят бросить здесь. Отец говорит, что я уже большая, сама могу о себе позаботиться. Вот если я раздобуду денег и уплачу за себя, тогда он не прочь меня взять, а без денег — нет. Ну, я и пришла к тебе.

Значит, Дженни пришла просить у нее денег. Но Эстер не могла ничего ей дать, и она задумалась над тем, как внезапно все это произошло: вот она уже остается совсем одна без семьи. Эстер не знала, где находится Австралия, но ей смутно припомнилось, как кто-то говорил, что добираться туда надо месяцами. Значит, теперь все близкие покидали ее: они поплывут на большом корабле по большому морю и с каждым днем будут уплывать от нее все дальше и дальше. Она ясно увидела перед собой этот корабль; от махающих рук и развевающихся носовых платков он казался каким-то живым существом… Она видела их всех там на палубе — Дженни, Джулию и маленькую Этель. Но вот корабль вышел из гавани, и она перестала различать их лица; вскоре он был уже далеко среди широкого водного простора — и его летящие паруса стали не больше крыла чайки; еще немного, и это уже едва заметная точка на горизонте — она мелькнула в последний раз и скрылась.