Марсель Эме - Вуивра

— Пусти меня, Боже ты мой, ну пусти же меня. Я хочу видеть его. Я пришла для того, чтобы посмотреть на него.

— Успокойся. Это зрелище не для девочек. Давай, пошли.

— А это правда, что у него съедено лицо? Я хочу только взглянуть, ну разреши мне, только минутку.

Дрожащая от нетерпения, с глазами, полными хищного любопытства, она пыталась вырваться.

— Восемью девять? — спросил Арсен.

— Ты мне осточертел. Ты никогда не хочешь того, чего хочу я.

Он засмеялся и на ходу обнял её за шею. Всё ещё дуясь, Белетта оттолкнула его плечом.

Тут же забыв про лежащий на берегу пруда труп, она принялась хохотать и беспечно болтать. Они неспешно шли по лесу, в шутку ссорясь, притворяясь, будто заблудились и ищут дорогу, стряхивая друг другу на голову росу с нижних веток или подражая пению кукушки. Арсен ощущая неведомую ему прежде лёгкость. Ему казалось, что он пьёт радость и свежесть утреннего леса, и его серые глаза блестели, будто две капельки росы. Чтобы пересечь заросли высокого папоротника, где Белетта могла бы промокнуть до пояса, он посадил её к себе на плечи. Потом она не захотела с него слезать и, зацепив пальцами с двух сторон его губы, стала управлять им, как настоящей лошадью. Выйдя из леса к Старой Вевре, они смеялись так громко, что Белетте понадобилось ещё какое-то время, чтобы немного испугаться, когда у неё возникла мысль о том, что мертвец, возможно, всё ещё слышит их.

Когда священник въехал на своём драндулете во двор Вуатюрье, мэр всё ещё беседовал с сенесьерскими жандармами, которые придерживали стоявшие рядом с ними велосипеды. Дознание они проводили добросовестно и не без проницательности. После осмотра трупа они уже не могли сомневаться в том, что Бейя стал жертвой нападения змей. Многочисленные укусы, следы которых остались на теле, в достаточной степени подтверждали это. Однако они всё же собирались обратиться к сенесьерскому врачу, чтобы тот провёл дополнительный осмотр. Озадачивало их то обстоятельство, что бумажник покойного был совершенно пуст, тогда как накануне, когда Бейя уходил от Жюде и расплачивался за выпитое, в нём было несколько стофранковых бумажек. В этом пункте показания Жюде и посетителей его кафе совпадали. Они обратили внимание на поступки и поведение Бейя после его размолвки с Реквиемом, который не переставал поносить его до тех пор, пока тот не вышел из кафе. Следовательно, не исключено, что имело место ограбление, в ко тором уже никак нельзя было обвинить гадюк. И ещё жандармы не могли понять, зачем Бейя забрался в столь отдалённый угол леса. Не менее странным они сочли и то, что в воскресный день он ушёл из дома без пиджака и в матерчатых туфлях. Мало того, что подобная неряшливость шла вразрез с обычаями, следствие к тому же установило, что погибший всегда стремился одеваться элегантно и по воскресеньям никогда не выходил из дома в таком наряде. Жителям Во-ле-Девера не составило бы труда объяснить, почему он отправился на пруд Ну, почему оказался без пиджака и почему надел матерчатые туфли, но на протяжении всего расследования жандармы ни разу не услышали имя Вуивры. Капрал был южанином и уже одного только акцента, выдававшего его происхождение, хватило бы на то, чтобы отбить у местных жителей всякую охоту говорить с ним о Вуивре. Впрочем, и его подчинённый, некто Бадио, хотя и был уроженцем Юры, всё равно узнал бы не больше, даже в том случае, если бы занимался расследованием в одиночку, так как крестьяне инстинктивно понимали, что в мире агента конной полиции такому персонажу, как Вуивра, места не найдётся. Узнав о ссоре Бейя с могильщиком и об угрозах последнего в его адрес, жандармы стали было выяснять, чем занимался накануне Реквием, но оказалось, что тот ушёл из кафе Жюде только в десять часов вечера, причём безбожно пьяный.

— Мне кажется, — сказал капрал-южанин, обращаясь к Вуатюрье, — тут замешана шлюха.

Вуатюрье, которому было совсем не до смеха, не смог, однако, сдержать улыбки, когда услышал, как тот произносит слова. Ему показалось, что он попал на какой-то спектакль. Ну как вообще можно говорить с таким акцентом? И со всей медлительностью юрского диалекта, коробившего капрала, который мог бы за это время пересказать на память четырнадцать статей уголовного кодекса, Вуатюрье ответил:

— Да, чёрт побери, разумеется, в этом не было бы ничего удивительного.

— Взяла да и назначила ему свидание, — продолжал капрал, — назначила, дрянь, свидание там, где было хорошо известное ей гадючье гнездо, толкнула его туда, а когда змеи закусали Бейя насмерть, шасть к нему в карман, взяла денежки да и была такова.

— Вот-вот! В этом тоже не было бы ничего невероятного.

Священник прислонил свой велосипед к стене риги. От группы жандармов отделилась и пошла ему навстречу Роза Вуатюрье.

Она только что плакала, и глаза у неё были покрасневшие, лицо, худое и одутловатое одновременно, казалось уставшим и побитым, а большое, но недостаточно упитанное тело сутулилось больше обычного. Священник разглядывал её со своего рода апостолическим вожделением. Две любовные драмы меньше чем за один год, то есть, можно сказать, два разорения, да ещё чреватые последствиями для будущего, — это уже хорошая закваска. Теперь, чтобы вернуть к Господу и алтарю забывчивую овцу, оставалось только месить тесто. Священник выразил ей соболезнование. Это было мучительное испытание, и её доля оказалась не из лёгких.

— Ах, господин священник, как же мне не везёт, — сказала она слишком откровенно.

— Дитя моё, мы часто говорим о нашем везении, не думая о том, что Господь располагает событиями, чтобы отвечать ими на наши молитвы и дела.

— От молитв Господу у меня лицо не станет красивым и фигура не улучшится. А ведь если бы я не была такой уродиной, Гюсту Бейя и в голову не пришло бы идти в лес, чтобы бегать там за Вуиврой.

— То, что Господь отнимает с одной стороны, он прибавляет с другой, и если он не наделил вас красотой, то это потому, что приберёг для вас…

Однако священник напрасно терял время. Розе хотелось найти себе мужа, и она твёрдо знала, что в охоте на мужчин дух благочестия ценится куда как меньше, чем пригожее лицо и ладная фигура. Между тем жандармы уже прощались с Вуатюрье. Перед тем как отправиться к себе в Сенесьер, капрал подошёл к священнику и извинился за то, что должен задать ему один вопрос.

— Я тут только что узнал, что Бейя вчера утром причастился, хотя не делал этого уже много лет. Не думаете ли вы, что он принял причастие, поскольку считал, что подвергается какой-то опасности?

Священник был не прочь напустить на себя важности, и, сделав вид, будто ему что-то известно, сослался на тайну исповеди, хотя об исповеди Бейя у него не осталось никаких особых воспоминаний.