Эдуард Вильде - В суровый край

— Только при детях не надо… Лучше ничего им не говори. Сама знаешь, как они любят Краснуху… — сказал он.

Так и хранили они свое решение в тайне. Детям сказали, что Яан пойдет на ярмарку, купит булки, а о продаже Краснухи — ни слова. Но в последнюю минуту, видно, сам нечистый сыграл с ними недобрую шутку.

Яан уже собрался было идти, держа корову на поводу, а мать со слезами на глазах стояла в дверях опустевшего хлева, как вдруг из избы послышался детский крик:

— Яан! Яан! Куда ты ведешь Краснуху?

Какой злой дух поднял ребят в такую рань? Может быть, мысль, что брат отправляется на ярмарку и принесет гостинец, не давала им спать?

Или, может быть, детей разбудил скрип ворот в хлеву и жалобное мычание коровы? Как бы там ни было, но на пороге в одной рубашке стоит дрожащий Микк, а из-за его спины торчат льняные вихры маленькой Маннь.

— Яан, ты куда ведешь Краснуху?

— Ступайте домой! Вот я вам задам! — в испуге кричит мать.

— Яан повел Краснуху…

— Резать! — вскрикивает Маннь, и ее заспанные глазенки наполняются слезами; плачет и Микк.

Но Яан притворяется, что ничего не слышит, не видит, и изо всех сил тащит упирающуюся корову за ворота. Она, словно прощаясь с домом, протяжно и жалобно мычит.

Дети хотят бежать за ними по снегу, но мать их удерживает. Они остаются на пороге, протягивая руки вслед уходящим и горько плача…

К вечеру Яан вернулся домой. Ярмарка была недалеко, верстах в шести, близ трактира Лезвику. Он пришел без Краснухи, но принес детям столько сладких булок, сколько им и во сне не снилось. Лицо у Яана было сумрачное. Ему не повезло. Он неохотно рассказал матери, как было дело. Всего семь рублей дали за корову! Скотинка была тощая, хилая, а время сейчас безденежное. К тому же утром он не уступил корову за первую предложенную цену, надеясь продать подороже. Не сошлись всего на полтине — ведь и полтина для бедняка большие деньги! А потом чесал в затылке: пришлось потерять полтора рубля. Продал за семь рублей — делай, что хочешь…

Яан порадовался лишь, что удалось хоть немного утешить детей. Кроме булок, он купил и другой еды, а Микку и Маннь — кожи на новые постолы, брату новую шапку, а сестре — ситцевый платок. Как у них заблестели глазенки! Как весело они защебетали! Не забыл Яан и о матери — принес ей красивый ситцевый платок. Только себе ничего не купил. Ему-то нужны были бы и новые сапоги, и шапка, и шейный платок — для молодого парня он одет так плохо, что просто стыдно, — да где там! Приходится проходить мимо лавок, стиснув зубы, зажмурил глаза и зажав кошелек покрепче! Яан парень красивый, ему бы и носить обновы, ему бы веселиться с молодежью… Но без денег не повеселишься…

Было уже за полночь, когда Яан, поужинав, собрался ложиться. Дети спали, мать тоже улеглась. Вдруг послышался стук в стекло.

«Кто бы это мог быть?» — подумал Яан и подошел к окошку.

— Проезжие! — послышалось в ответ.

Бедняку нечего бояться воров. Яан не стал допытываться, что, мол, за проезжие; он только взглянул на мать, как бы спрашивая, не помешают ли они, не лучше ли сразу отказать, — в лачуге, мол, и без того тесно.

— Узнай, кто они и чего им надо, — сказала мать.

Яан пошел открывать и вернулся с двумя мужиками. При тусклом свете коптилки мать долго не могла разглядеть, кто были вошедшие — чужие или знакомые. Наконец она вроде узнала одного: не Юку ли это Кривая Шея? Вроде его сутулая спина и хриплый голос.

Яан тоже разглядывал поздних гостей и, узнав Юку Кривую Шею, нахмурился. Второй путник, бобыль из Наариквере, был ему больше по душе, но то, что он явился вместе с Юку, вызывало удивление.

— Ты откуда так поздно, старина? — спросил Яан, а взгляд его, перебегая с одного гостя на другого, словно добавил: «Да еще с этим человеком!»

Тот, кого Яан назвал «стариной», был пожилой человек с окладистой, как у пророка, бородой и длинными седыми волосами. Его латаный полушубок и постолы говорили о бедности, но лицо и осанка невольно внушали доверие. Он был когда-то арендатором в соседней волости, потом разорился и стал бобылем.

— Да ты не хмурься, — с нарочитой ласковостью сказал Юку Кривая Шея. — Вот зашли по дороге просить у тебя приюта на часок-другой. Мы народ простой, нам много не надо…

— Задержались на ярмарке… не нашли, где остановиться, — словно извиняясь, добавил наарикверский мужик. Он протянул руку Яану, а потом хмуро глядевшей на них матери.

Между тем Юку поставил на стол две бутылки, придвинув их к коптилке так, чтобы видно было: в одной белое, а в другой красное вино.

— Вот лекарства прихватили, чтобы скучно не было и сон не одолевал, — заметил он, причмокнув. — А это булки с ярмарки — хозяйке и детишкам… Не гневайтесь, люди добрые, что потревожили вас ночью. Иди сюда, Яан, давай мириться!

— Где я в такой каморке устрою вас на ночлег? — сдержанно сказал Яан. — Видите, сами еле помещаемся. Да и подстелить нечего — ни соломинки нет.

— Не беда! — махнул рукой пожилой. — Что мы — дрыхнуть будем, что ли? Сейчас ярмарка, можно и так ночку скоротать. Подремлем малость, сидя на лавке.

— Мы, брат, средство от сна с собой прихватили, — засмеялся Юку. — А если к утру и понадобится постель, у нас с собой сено есть.

— Так вы на лошади? — удивился Яан.

— Ну да, на лошади! В том-то вся и заковыка: мы-то сами как-нибудь подремлем, а вот о скотине нужно позаботиться. Будь добр, Яан, пристрой мерина, у вас ведь хлев большой. Поставим лошадь, а там поглядим, не найдется ли у нас чего поесть. Ты не бойся, мы тебя в расход не введем, у нас свой харч.

— Чья это лошадь? — спросил Яан. В том, что она принадлежит не Юку, Яан был почти уверен; невероятно было и то, что полунищий наарикверский Март вдруг обзавелся конем.

— Да Марта, чья же еще, — ответил Юку. — Ты, верно, диву даешься, как это он вдруг разбогател? Видно, правильно говорят: чужой кошелек — дело темное. Пойдем-ка распряжем мерина, а то он простынет — в мыле весь.

Яан зажег огарок в закопченном фонаре и вышел вслед за гостями во двор. Перед лачугой стояла сытая гнедая лошадь, от нее шел пар. Лошадь была запряжена в широкие дровни, на которых лежал мешок сена и много клевера. Клевер был навален высокой кучей, — казалось, под ним что-то спрятано. Добротная упряжь никак не подходила к старым дровням.

Мерина быстро распрягли и поставили в хлев, где раньше стояла Краснуха. Гости усердно хлопотали вокруг лошади и даже не заметили, что хлев опустел.

Март вытащил из-под клевера объемистый и довольно тяжелый мешок, внес его в хлев и швырнул в угол. Юку вслед за ним втащил большую охапку сена и, словно невзначай, бросил его на мешок, продолжая при этом как ни в чем не бывало болтать с Яаном, который светил ему.

— Что это у вас за куль? — спросил Яан.