Элизабет Гаскелл - Север и Юг

— Диксон говорит, что умение разжигать огонь — это талант, овладеть им, как мастерством, нельзя.

— «Poeta nascitur, non fit», [34] «Поэтами рождаются, а не становятся» (лат.). — пробормотал мистер Хейл.

И Маргарет была рада услышать цитату еще раз, как бы тихо она ни прозвучала.

— Старая добрая Диксон! Как мы расцелуемся с ней! — сказал Фредерик. — Она обычно целовала меня, а потом смотрела мне в лицо, чтобы увериться, тот ли я человек, а затем снова начинала целовать! Ну, Маргарет, ты и неумеха! Я в жизни не видел такой неловкой, бесполезной пары рук. Беги и вымой их, чтобы приготовить для меня хлеб с маслом, и оставь камин в покое. Я справлюсь. Разжигание камина — одна из моих врожденных способностей.

Маргарет вышла и вернулась, не в силах усидеть на месте. Чем больше требовалось Фредерику, тем приятнее ей было выполнять его желания, и он интуитивно понимал это. Это была радость, овладевшая домом скорби, и от этого она ощущалась намного острее, потому что в глубине своих сердец они знали, какое непоправимое горе ожидает их.

Посреди разговора они услышали шаги Диксон на лестнице. Мистер Хейл вскочил со своего большого кресла, в котором сидел, расслабившись и мечтательно глядя на своих детей, как будто они разыгрывали какую-то счастливую пьесу, которую было приятно смотреть, но которая была далека от реальности и в которой у него не было роли. Он встал и уставился на дверь, выказывая такое странное, внезапное желание спрятать Фредерика от глаз постороннего человека, даже если это была преданная Диксон, что сердце Маргарет затрепетало — она вспомнила о новых страхах, появившихся в их жизни. Она схватила Фредерика за руку и крепко сжала ее, нахмурившись от мрачной мысли и стиснув зубы. И все же они знали, что это была всего лишь размеренная поступь Диксон. Они услышали ее шаги в коридоре, ведущем на кухню. Маргарет встала:

— Я пойду и скажу ей. И посмотрю, как там мама.

Миссис Хейл проснулась. Сначала она бредила, но, выпив чаю, почувствовала себя лучше, хотя и не была расположена говорить. Было бы лучше не говорить ей на ночь, что приехал ее сын. Ожидаемый визит доктора Дональдсона добавит еще немало волнения в этот вечер. И он, возможно, скажет им, как подготовить ее к встрече с Фредериком. Он здесь, в доме, и его могли позвать в любой момент.

Маргарет не могла сидеть спокойно. Для нее было облегчением помогать Диксон во всех хлопотах для «мастера Фредерика». Казалось, что она больше никогда не устанет. Каждый мимолетный взгляд в комнату, где он сидел с отцом, беседуя — она не знала о чем и не интересовалась, — придавал ей силы. У нее еще будет время поговорить с ним и послушать его, она была уверена в этом и не спешила тратить драгоценные мгновения. Ей нравилось смотреть на брата. У него были утонченные черты лица, утратившие изнеженность из-за смуглого загара и постоянного напряжения. Его взгляд был, как правило, веселым, но временами глаза и очертания рта так внезапно менялись, что у Маргарет появлялась мысль о каком-то подавляемом чувстве, что почти пугало ее. Но этот взгляд появлялся только на мгновение, и в нем не было ни упрямства, ни мстительности. Это было скорее то мгновенное выражение свирепости, свойственное лицам всех выходцев из нецивилизованных и южных стран, которое усиливает очарование сменяющей его детской мягкости. Маргарет, возможно, побаивалась жестокости и импульсивного характера, который скрывался за сменой выражений на лице брата, но ничто не могло ее заставить не доверять ему и тем более отторгать его. Напротив, их взаимоотношения имели для нее особое очарование с самого начала. Только испытав сладостное чувство облегчения в присутствии Фредерика, она поняла, какой огромный груз ответственности несла все это время. Он понимал своего отца и мать — их характеры и слабости — и держался свободно и беззаботно, но с той нежной внимательностью, которая была необходима, чтобы не задеть и не ранить их чувства. Казалось, он чувствует сердцем, когда естественная живость в поведении и разговоре не будет раздражать отца и принесет облегчение матери. Когда живость оказывалась неуместной, она уступала место терпеливой преданности и внимательности, что превращало его в бесподобную сиделку. Маргарет была тронута почти до слез воспоминаниями об их детстве в приходе Нью-Форрест. За годы скитаний в дальних странах, среди чужих людей он не забывал ни ее, ни Хелстон. С ним можно было безбоязненно говорить о прошлом — его это нисколько не утомляло. До приезда Фредерика она боялась его, хотя и ожидала с нетерпением. Маргарет понимала, что семь или восемь лет, которые прошли с их последней встречи, сильно изменили ее саму, и, забывая, как много осталось в ней от былой Маргарет, она убедила себя, что если ее вкусы и чувства так переменились, несмотря на домашнюю жизнь, то его трудная профессия, с которой она была недостаточно знакома, должна была превратить высокого подростка в форме гардемарина, которого она помнила и на которого смотрела с таким благоговейным трепетом, в другого Фредерика. Но в разлуке они стали ближе друг другу не только по возрасту, но и во многом другом. Именно это облегчало ношу Маргарет в то печальное время. Другого света, кроме присутствия Фредерика, для нее не было. Встреча с сыном на несколько часов оживила и воодушевила миссис Хейл. Она сидела, держа его за руку. Она не отпускала его руку, даже когда заснула. И Маргарет пришлось кормить его, как младенца, чтобы он не пошевелил хотя бы пальцем и не разбудил мать. Миссис Хейл проснулась и застала их за этим занятием. Она медленно повернула голову на подушке и улыбнулась своим детям, сообразив, что они делают и почему.

— Я очень эгоистична, — сказала она, — но это не надолго.

Фредерик наклонился и поцеловал слабую руку, завладевшую его собственной.

Доктор Дональдсон предупредил Маргарет, что это состояние безмятежности не продлится долго. После ухода доброго доктора она прокралась к Фредерику, которого во время визита врача уговорили сидеть тихо в дальней гостиной — это была комната Диксон.

Маргарет передала брату слова доктора Дональдсона.

— Я в это не верю! — воскликнул он. — Она очень больна, она, может быть, тяжело больна и находится в непосредственной опасности. Но я не могу представить, что все так ужасно, что она на пороге смерти. Маргарет! Ее должен посмотреть другой доктор… какой-нибудь лондонский врач. Ты никогда не думала об этом?

— Да, — ответила Маргарет, — не раз. Но я не верю, что это принесет какую-то пользу. И ты знаешь, у нас нет денег, чтобы привезти сюда какого-нибудь известного лондонского хирурга, и я считаю, что доктор Дональдсон не уступает в своем искусстве самому лучшему из докторов.