Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

— Успокойтесь, — сказал мистер Гибсон, убирая руку и показывая суровое, неподвижное лицо. — Я услышал достаточно. Не продолжайте. Я сказал, что не поверю в это, и я не верю. Полагаю, я должен поблагодарить вас за то, что вы рассказали мне, но я не могу.

— Мне не нужны ваши благодарности, — ответила мисс Браунинг, почти крича. — Я подумала, что вам следует знать. Хотя вы снова женились, я не могу забыть, что когда-то вы были мужем бедной Мэри, а Молли — ее дитя.

— Я бы предпочел больше не говорить об этом сейчас, — произнес он, вовсе не отвечая на последние слова мисс Браунинг. — Я не могу контролировать себя, как должно. Мне только хочется встретиться с Престоном и отхлестать его до полусмерти. Я бы хотел излечиться от этих клеветнических слухов. Я бы заставил их языки замолчать на некоторое время. Моя маленькая девочка! Какой вред она причинила им всем, что они запятнали ее честное имя?

— Боюсь, мистер Гибсон, это все правда. Я бы не послала за вами, если бы все не проверила. Выясните правду, прежде чем совершать какое-либо насилие — хлестать кнутом или отравлять.

Мистер Гибсон рассмеялся, что было нелогично для разгневанного человека:

— Что я сказал об избиении и отравлении? Вы думаете, я бы позволил, чтобы имя Молли склоняли на улицах в связи с каким-либо насилием с моей стороны? Позволим слухам умереть, еще не родившись. Время докажет их ложность.

— Я так не думаю, и мне жаль, — ответила мисс Браунинг. — Вы должны что-то сделать, но я не знаю, что.

— Я поеду домой и расспрошу саму Молли, что все это значит. Вот все, что я сделаю. Это слишком нелепо… я хорошо знаю Молли, это совершенно нелепо, — он встал и прошелся по комнате поспешными шагами, время от времени посмеиваясь короткими смешками. — Что же они скажут затем? «Сатана всегда найдет недостойное дело для праздных рук».

— Пожалуйста, не говорите о сатане в этом доме. Никто не знает, что может случиться, если помянуть его, — умоляла мисс Браунинг.

Он, не обращая на нее внимания, продолжил говорить сам с собой:

— Я был не прочь уехать из города; и какую пищу для слухов преподнесет этот глупый поступок! — некоторое время он молчал, засунув руки в карманы, и, опустив глаза в пол, продолжил свое движение по шканцам. Внезапно он остановился рядом со стулом мисс Браунинг: — Я совершенно неблагодарен вам за тот истинный знак дружбы, который вы мне оказали. Будь это правдой или ложью, вы правильно решили, что мне следовало знать о мерзких слухах. Вам было неприятно рассказывать их мне. Благодарю вас от всей глубины моего сердца.

— В самом деле, мистер Гибсон, если бы это было ложью, я бы никогда об этом не упомянула, но пусть слухи утихнут.

— Это неправда! — сказал он упрямо, уронив руку, которую протянул в своем излиянии благодарности.

Она покачала головой: — Я всегда буду любить Молли ради ее матери, — сказала она. И это было великое признание от правильной мисс Браунинг. Но отец Молли не понял этого.

— Вам следовало бы любить ее ради нее самой. Она не сделала ничего, чтобы опозорить себя. Я немедленно отправлюсь домой и добьюсь правды.

— Как будто бедная девочка, которую уже вовлекли в обман, будет долго колебаться перед тем, как солгать, — ответила мисс Браунинг на эти последние слова мистера Гибсона. Но она была достаточно благоразумна, чтобы произнести это, когда он находился уже вне пределов слышимости.

Наклонив голову, словно ему в лицо дул резкий ветер, — хотя на улице было тихо, — мистер Гибсон быстрым шагом шел к своему дому. Он позвонил в колокольчик, с его стороны это был необычный поступок. Мария открыла дверь.

- Пойдите и скажите мисс Молли, что ее ждут в столовой. Не говорите, кто ее ждет, — что-то в словах мистера Гибсона заставило Марию с точностью выполнить его поручение, несмотря на вопрос удивленной Молли:

- Ждут меня? Кто, Мария?

Мистер Гибсон прошел в гостиную и закрыл дверь, чтобы остаться в одиночестве. Он подошел к камину, оперся о каминную полку и склонил голову на руки, стараясь успокоить биение сердца.

Дверь открылась. Он знал, что Молли стоит у дверей еще до того, как услышал ее удивленный возглас:

- Папа?!

- Тише! — произнес он, резко оборачиваясь. — Закрой дверь. Подойди сюда.

Молли подошла к нему, гадая, что случилось. Она тут же подумала о Хэмли.

- Это Осборн? — спросила она, не дыша. Если бы мистер Гибсон не был настолько взволнован, чтобы рассуждать спокойно, из этих двух слов он мог бы сделать утешительный вывод.

Но вместо того, чтобы позволить себе искать утешение из второстепенных свидетельств, он спросил:

- Молли, что это я узнал? Ты тайком общалась с мистером Престоном… встречалась с ним в отдаленных местах, украдкой обменивалась с ним письмами?

Хотя он признался, что не верит во все эти слухи, и в глубине души не верил им, его голос был твердым и жестким, лицо — бледным и мрачным, а взгляд, прикованный к Молли, остро следил за ней. Она задрожала с головы до ног, но не сделала попытки отвести глаза. Если она молчала некоторое время, то только потому, что поспешно обдумывала свою причастность к делам Синтии. Молчание длилось всего мгновение, но для того, кто страстно ожидал негодующего отрицания, оно казалось долгим. Мистер Гибсон схватил ее за запястья. Он не осознавал своего поступка, но так как его нетерпение росло, он сжимал ее руки все крепче, пока она непроизвольно не застонала от боли. И тогда он отпустил ее, Молли смотрела на свои истерзанные руки, и слезы быстро наворачивались ей на глаза, стоило только подумать, что ее отец, мог причинить ей боль. В этот момент ей это показалось более странным, чем то, что он, должно быть, узнал правду — даже в преувеличенной форме. Словно маленький ребенок, она протянула к нему руки, ожидая, что ее пожалеют, но ничего не получила.

- Уф! — воскликнул он, взглянув на отметины, — это ничего… ничего. Ответь на мой вопрос. Ты… ты встречалась с этим человеком наедине?

- Да, папа, встречалась. Но я не думаю, что это было предосудительно.

Мистер Гибсон был удовлетворен: — Предосудительно! — с горечью повторил он. — Вовсе непредосудительно? Что ж! Как-нибудь я должен это выдержать. Твоя мама умерла. Одно это утешает. Верно, не так ли? Я не верил этому… не мог. Я смеялся исподтишка над их легковерием. А все это время я был в дураках!

- Папа, я не могу рассказать тебе всего. Это не моя тайна, иначе ты непременно обо всем узнал. Ты будешь сожалеть… я никогда не обманывала тебя, разве я могла? — она пыталась взять его за руку, но он упрямо держал руки в карманах, его глаза изучали рисунок на ковре. — Папа! — произнесла Молли, снова умоляя, — разве я тебя когда-либо обманывала?