Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

Хозяин провел гостей в обшитую деревянными панелями гостиную, где в камине пылали и потрескивали дрова, а темно-красные занавеси не впускали прохладу убывающего дня. Стол был накрыт к ужину — белоснежная скатерть, блестящее серебро, чистые, сверкающие бокалы, вино и осенние фрукты на буфете. И, тем не менее, мистер Престон продолжил извиняться перед Молли за простоту своего холостяцкого жилища, за небольшую комнату — огромную столовую экономка уже готовила для завтрашнего завтрака. Затем он позвал служанку, чтобы та показала Молли ее комнату. Ее проводили в самую уютную спальню: в камине горел огонь, на туалетном столике были зажжены свечи, темные шерстяные занавеси окружали белоснежную постель, повсюду стояли огромные китайские вазы.

— Это комната миледи Харриет, когда ее светлость приезжает в особняк с милордом графом, — пояснила служанка, высекая тысячи искр из тлеющего полена хорошо направленным ударом. — Я помогу вам раздеться, мисс? Я всегда помогаю ее светлости.

Молли, прекрасно понимая, что кроме белого муслинового платья на свадьбу и того, что было на ней надето, у нее больше ничего нет, отпустила добрую женщину и была рада остаться одна.

Уже звонили к ужину? Было почти восемь часов, и готовиться ко сну казалось более естественным занятием, чем переодеваться в этот поздний час. Единственное, что сделала Молли, это воткнула красную, дамасскую розу в пояс своего серого шерстяного платья — на туалетном столике стоял огромный букет осенних цветов. Она попробовала воткнуть еще одну темно-красную розу в свои черные волосы прямо над ухом, получилось очень мило, но слишком кокетливо, и она поставила розу обратно. Темные дубовые панели, которыми были обиты стены дома, казалось, излучали теплый свет; в комнатах было много каминов, они были в холле, и даже на лестничной площадке. Мистер Престон, должно быть, услышал шаги и, встретив ее в холле, провел в маленькую гостиную, которую с одной стороны закрывали раздвижные двери, как он объяснил, они вели в огромную гостиную. Комната, в которую вошла Молли, немного напомнила ей Хэмли — желтая сатиновая обивка семидесятилетней или столетней давности, все аккуратно сохранено и тщательно вычищено; огромные индийские шкафы, китайские кувшины, испускающие пряные ароматы; огромный, ярко горящий камин, перед которым стоял ее отец в своем утреннем костюме, серьезный и задумчивый, каким и был весь день.

— Это та самая комната, которой пользуется леди Харриет, когда приезжает сюда с отцом на день или два, — заметил мистер Престон.

Молли попыталась спасти отца, заговорив сама.

— Она часто сюда приезжает?

— Нечасто. Но думаю, ей нравится здесь бывать. Возможно, она считает, что приятно сменить обстановку после официальной жизни, которую она ведет в Тауэрсе.

— Я думаю, в этом доме очень приятно останавливаться, — сказал Молли, вспомнив какой сердечный уют пронизывал весь дом.

Но к ее смятению мистер Престон, казалось, воспринял комплимент на свой счет.

— Боюсь, подобная вам молодая девушка может ощутить все недостатки холостяцкого жилища. Я очень обязан вам, мисс Гибсон. Вообще, я провожу довольно много времени в комнате, в которой мы будем ужинать, и у меня есть что-то вроде конторы поверенного, где я храню книги, бумаги и принимаю посетителей.

Затем они приступили к ужину. Молли считала, что все блюда, поданные на стол, были бесподобны и безукоризненно приготовлены, но мистер Престон, казалось, был недоволен едой, он несколько раз извинялся перед гостями за то, что это блюдо приготовлено плохо, что тому блюду не достает особого соуса, и относил это на счет недостатков холостяцкого хозяйства, холостяцкого здесь, холостяцкого там, пока Молли не стало раздражать само это слово. Уныние, в котором ее отец пребывал до сих пор и из-за которого он оставался молчаливым, доставляло ей беспокойство. Ей хотелось скрыть состояние отца от мистера Престона, поэтому она говорила, всячески избегая выражать личное отношение, которое их хозяин приписывал всем ее словам. Она не знала, когда ей оставить мужчин, но отец подал знак, и мистер Престон проводил ее назад в желтую гостиную, многократно извинившись за то, что оставляет ее там одну. Она наслаждалась одиночеством, чувствуя, что вольна бродить и изучать все диковинки, находившиеся в комнате. Среди вещей был шкаф в стиле Людовика XV с прекрасными миниатюрами, покрытыми эмалью и встроенными в изящное деревянное изделие. Она поднесла свечу к шкафу и внимательно вглядывалась в эти лица, когда вошли ее отец и мистер Престон. Мистер Гибсон по-прежнему выглядел измученным и обеспокоенным, он подошел и похлопал дочь по спине, взглянул, что она рассматривает, а затем вернулся к молчанию и огню. Мистер Престон взял свечу из ее рук и с готовностью принялся удовлетворять ее любопытство.

— Говорят, это мадемуазель де Сент-Квентин, первая красавица при французском дворе. А это мадам Дюбарри. [41] Мари Жанна, графиня Дюбарри́, урождённая Бекю — официальная фаворитка французского короля Людовика XV. Вы видите некое сходство мадемуазель де Сент Квентин с кем-то, кого вы знаете? — задавая ей этот вопрос, он немного понизил голос.

— Нет, — ответила Молли, снова взглянув на портрет. — Я не видела никого, кто был бы вполовину так же прекрасен.

— Но разве вы не видите сходства… особенно в глазах? — снова спросил он нетерпеливо.

Молли усердно старалась найти сходство, но снова безуспешно.

— Этот портрет мне постоянно напоминает… мисс Киркпатрик.

— Разве? — пылко спросила Молли. — О! Я так рада… я никогда ее не видела, поэтому, конечно, не могу судить о сходстве. Вы знакомы с ней, правда? Пожалуйста, расскажите мне о ней.

Мгновение он колебался, прежде чем заговорить. И слегка улыбнулся, прежде чем ответить.

— Она очень красивая, это конечно, понятно, когда я говорю, что эта миниатюра не отражает всей ее красоты.

— А кроме того? Пожалуйста, продолжайте.

— Что вы имеете ввиду, говоря «кроме того»?

— О! Я полагаю, она очень умная и воспитанная?

Молли хотела спросить совсем не это, но ей было трудно выразить неопределенную широту невысказанного интереса.

— Она умна от природы. Она богато одарена. От нее исходит такое обаяние, что кажется, будто она окружена сиянием. Вы спрашиваете меня об этом, мисс Гибсон, и я искренне отвечаю. Я бы не высказал мои восторженные похвалы другой юной леди.

— Я не понимаю, почему, — сказала Молли. — Кроме того, если вы не станете делать это вообще, я думаю, вы должны сделать это в моем случае. Вы, возможно, не знаете, но она приедет жить к нам, когда закончит школу, и мы с ней почти ровесницы, значит, мы будем как сестры.