Элизабет Гаскелл - Жены и дочери

Молли прошла в свою комнату и стала ждать, когда можно будет проводить Синтию в столовую. Не только потому, что в небольшом по размеру доме было трудно найти дорогу. Даже незнакомцу не составило бы труда догадаться и найти нужную комнату. Но Синтия так очаровала Молли, что той захотелось услужить новой родственнице. С тех самых пор, как она узнала о том, что у нее будет не только новая мама, но и сестра, Молли позволила своему воображению зацепиться за мысль о приезде Синтии; и вскоре после их встречи она на себе испытала неосознанную силу обаяния девушки. Некоторые люди обладают подобной силой. Конечно, ее действие проявляется только на впечатлительных людях. В каждой школе найдется ученица, которая привлекает и влияет на всех других не только своими достоинствами, не только своей красотой, не только своей любезностью и умом, но и тем, что никто не может ни описать, ни объяснить. Об этом говорится в старинных строчках:

Женщины обладают этой властью не только над мужчинами, но и над собственным полом; этот шарм нельзя определить, скорее это такая изысканная смесь многих дарований и качеств, что невозможно решить, в каких пропорциях они смешаны. Возможно, он несовместим с самыми высокими принципами, поскольку его сущность, кажется, заключается в даровании приспосабливаться к различным людям и еще более разнообразным настроениям; «стараться угодить всем и каждому». [51] Библ. «К Коринфянам», IX, 22. Во всяком случае, вскоре Молли могла бы понять, что Синтия отличается не столь твердой нравственностью; но очарование, овладевшее ею, помешало бы Молли попытаться разглядеть и оценить натуру ее подруги, даже если подобные действия были в согласии с ее собственным желанием.

Синтия была очень красивой, и настолько хорошо об этом знала, что это ничуть ее не волновало — ни один красивый человек не придавал так мало значения собственной красоте. Молли могла бы бесконечно смотреть, как ее сестра двигается по комнате свободной, величественной походкой какого-то дикого животного из леса, двигается словно под непрерывную музыку. Ее платье, хотя нам оно могло бы показаться некрасивым и безобразным, шло ей к лицу и фигуре, а его фасон был свидетельством ее изящного вкуса. Оно не было чересчур дорогим и пережило несколько переделок. Миссис Гибсон притворилась, что шокирована тем, что у Синтии всего четыре платья, когда она могла бы обеспечить себе запас и привезти много полезных французских выкроек, если бы только терпеливо подождала ответа матери на свое письмо. Молли была обижена за Синтию, слушая все эти речи. Ей казалось, в них скрыт намек, что удовольствие, которое испытывала ее мать, увидев дочь на две недели раньше после двухлетнего отсутствия было меньшим, нежели то, которое она бы получила от связки выкроек из папиросной бумаги. Но Синтия, казалось, не обращала внимания на эти жалобы. На самом деле многое из того, что говорила ее мать, она воспринимала с совершенным безразличием, отчего миссис Гибсон испытывала перед ней благоговейный страх и была более откровенна с Молли, нежели с собственной дочерью. Тем не менее, что касается платьев, Синтия вскоре доказала, что она дочь своей матери, показав, какие у нее ловкие и проворные пальцы. Она была превосходной рукодельницей, не чета Молли, которая отлично шила незамысловатые вещи, но не имела желания шить платья или дамские шляпки. Синтия могла повторить фасоны, которые видела один раз, прогуливаясь по улицам Булони, быстрыми движениями рук, оборачивая и закручивая ленты и газ, которыми ее мать украшала себя. Она обновила гардероб матери, но сделала это с пренебрежением, источник которого Молли так для себя и не выявила.

Изо дня в день эти легкомысленные занятия нарушались новостями, которые привозил мистер Гибсон о приближающейся смерти миссис Хэмли. Очень часто Молли, сидя рядом с Синтией в окружении лент, проволоки и сетки, слушала эти сводки как звон похоронного колокола на свадебном пиру. Ее отец страдал вместе с ней. Для него это тоже была потеря близкого друга, но он был настолько привычен к смерти, что она казалась ему естественным концом всех человеческих существ. Для Молли смерть той, которую она так хорошо знала и так сильно любила, стала источником печали и уныния. Она ненавидела всю эту мелкую суету, которая ее окружала, и охотнее бродила бы в морозном саду или прохаживалась по тропинке, защищенной и скрытой вечнозелеными растениями.

В конце концов — прошло не так много времени, не больше двух недель с тех пор, как Молли уехала из поместья — все было кончено. Миссис Хэмли ушла из жизни так же постепенно, как она утрачивала сознание и свое место в этом мире. Тихие волны сомкнулись над ней, и в этом мире для нее больше не стало места.

— Все они шлют тебе добрые пожелания, Молли, — сказал ей отец. — Роджер Хэмли сказал, ему известно, что ты чувствуешь.

Мистер Гибсон приехал очень поздно и в одиночестве ужинал в столовой. Молли сидела рядом с ним, чтобы составить ему компанию. Синтия с матерью были наверху. Последняя примеряла головной убор, который Синтия сделала для нее.

Молли осталась внизу и после того, как отец снова уехал на вечерний объезд своих городских пациентов. Огонь в камине едва горел, свечи почти потухли. Синтия тихо вошла в комнату и, взяв безжизненно повисшую руку Молли, села у ее ног на коврик, растирая похолодевшие пальцы сестры, не произнося ни слова. Нежные поглаживания растопили слезы, тягостно давившие на сердце Молли, и они покатились по ее щекам.

— Ты, верно, ее очень любила, Молли?

— Да, — всхлипнула Молли, и снова наступила тишина.

— Ты давно знала ее?

— Не очень, не больше года. Но я много виделась с ней. Я стала ей почти как дочь, так она говорила. И все же я так и не попрощалась с ней. Ее сознание было слабым и запутанным.

— Я полагаю, у нее были только сыновья?

— Да, только мистер Осборн и мистер Роджер Хэмли. Когда-то у нее была дочь… Фанни. Иногда во время болезни она называла меня «Фанни».

Обе девушки помолчали какое-то время, смотря на огонь. Синтия заговорила первой:

— Если бы я могла так же любить людей, как ты, Молли!

— А разве нет? — спросила та удивленно.

— Нет. Я думаю, большинство людей любит меня, или, по крайней мере, они думают, что любят. Но кажется, меня никто из них не заботит. Я знаю, что люблю тебя, малышка Молли, больше, чем кого бы то ни было, хотя знаю тебя всего десять дней.